Шорох времени – это всегда тревожно. Прошлое словно ранит душу, касаясь ее своими тонкими щупальцами. Шорох времени – это то, чего многие не слышат. А те, кто слышат, пытаются заткнуть уши. Ностальгия. Это единственная вещь, которая недоступна путешественнику во времени. Легко понять почему. Всегда можно вернуться назад и пережить все сначала. Это бывает порой так пугающе, но человек ко всему привыкает...
Осень 1985. Мелкий дождь. Москва. И так противно. Не за эту Москву – Москву середины восьмидесятых. За будущее противно. Ведь и в долужковские времена в Москве было все. Гляжу на полные прилавки магазинов. Что ж, это столица. И не поспоришь. Все ясно и просто. Эпидемия ли в Питере, засуха ли на Урале, землетрясение ли в Армении – в Москве есть все. Что я тут делаю? Махнуть бы куда-нибудь на Канары девяносто пятого. Море, солнце, девочки... Только мне туда не надо. Приелись заученные улыбки, хочется хоть немного искренности. Только где ее найдешь?
Робким шагом ты появляешься из-за угла. Совсем такая, как тогда, в девяностом. Для тебя всего этого, конечно, еще не было. И уже не будет, раз я здесь. Все бывает в жизни только один раз. Невозможно дважды войти в одну и ту же реку. Красиво сказано. И точно так же действенно для путешественника во времени, как и для простого человека. Как и для тебя... Сколько я видел разных вариантов прошлого. Нашего прошлого. Наивно думать, что время неизменно. Наивно думать, что мы можем что-нибудь изменить. Если взять щепку, которую несет река и вернуть ее вверх по течению, река не изменит своего направления. Хотя что-то, конечно, изменится. Помню, в школе писали сочинение на тему "Роль личности в истории". Были самые разные точки зрения. Что было бы, если бы Наполеон не подхватил насморк под Ватерлоо? Или Ленин не умер тогда, в двадцать четвертом. Можно проверить. Только, кажется, я знаю ответ. Щепка не может изменить течения реки. Вот так...
– Извините, девушка, Вы не подскажете, сколько времени? – я изображаю вежливую улыбку.
Надежный способ для начала знакомства. Тысячу раз опробованный. Я то знаю, что тебя зовут Ирина. Что тебе двадцать лет, и что ты учишься на филфаке. Я знаю про тебя много такого, чего ты и сама не знаешь. Сколько раз я пытался украсть тебя у времени. И в девяностом, и в восемьдесят шестом. Только это бессмысленно. Что может изменить щепка?
– Десять минут шестого. А зовут меня Ирина, – ты легко расшифровываешь мой вопросительный взгляд. – Только ты не в моем вкусе.
Естественно, о вкусах не спорят. Но ты, девочка, клюнула. Заводить разговор на улице с незнакомым типом, если он не в твоем вкусе ты не будешь. Хотя, неизвестно на что может толкнуть Москва восемьдесят пятого. И дождь. Как бы я сам поступил на твоем месте? Наверное, напился бы. Сухой закон не для России.
– Не верю! Кстати, я Денис, – теперь надо попробовать "уцепиться за слово". Показать искру разума, но постараться не выглядеть банально. – Помнишь, как у Цветаевой? "Как правая и левая рука – Твоя душа моей душе близка..."
И это тебя не смущает. Ты даже не краснеешь. А вот искорка в твоих глазах появляется. Живая такая искорка, веселая. Легко узнаваемая.
Совсем, как в девяностом.
– "...Но вихрь встает – и бездна пролегла От правого до левого крыла!" Это мои любимые строчки! – ты готова повеситься мне на шею. Психология – наука наук. Особенно прикладная. Когда любишь человека, пытаешься его понять. Иногда.
А иногда слова как будто пропадают. Там, в девяностом, все было значительно проще. Тебе было двадцать пять, и ты знала чего хочешь. Я тоже знал, и так получилось, что наши представления о счастье совпали. Десять месяцев мы были вместе. А потом была ночь. Симферопольская трасса. Пьяный водитель и огромный "ЗИЛ", вспоровший наши с тобой "жигули". Ты писала стихи. Одно твое стихотворение называлось "когда я уйду". Я запомнил такие строки:
Уйду я тихо, незаметно,
Чтоб никого не огорчать.
Но будешь ты по мне скучать,
От боли плакать до рассвета.
Философия, попавшая под колеса грузовика... Когда-то, давным-давно, где-то в двухтысячном, ко мне на улице подошел парень. "Хочешь стать королем времени?" – спросил он меня. и протянул мне наручные часы. Montana... Сначала я воспринял это как шутку. А потом все изменилось. Моя жизнь перестала зависеть от движения часовой стрелки. Я научился попадать в любое время, в которое захочу. И я научился выглядеть на столько лет, на сколько мне нравится.
А в итоге я стал рабом своего королевства. Рабом времени. Я около десяти раз возвращался в прошлое, чтобы остановить этот грузовик. И ничего не получилось. Щепка не в состоянии изменить течения реки...
– Наверное, Цветаева лучшая в мире поэтесса, – в твоих словах звучит та абсолютная уверенность, которая мне так знакома. Но сегодня к ней примешивается еще какая-то горячность, искренность, которой не было ни в девяностом, ни в восемьдесят шестом.
Тогда, в восемьдесят шестом, мы встретились во второй раз. Я почти поверил, что любовь сильнее времени. А потом жизнь для меня закончилась. Ты сказала: "Прощай, извини, если что не так".
А еще говорят, что время лечит. Оно убивает. Медленно, бесповоротно, капля за каплей высасывает все жизненные соки. Я ненавижу тебя, время!
Сжимаю кулаки, ловлю себя на этом и пытаюсь расслабиться. По-видимому, в моих глазах высвечивается боль, и ты обрываешь свою милую трескотню на полуслове. "Что с тобой, Денис?" Ты бы знала, что со мной. Бесконечная гонка. И бесконечная боль.
– Тебе плохо, – констатируешь ты. Сейчас в тебе проснулась частичка, готовая помочь. Готовая отдать последнее. В девяностом именно она и помогла разглядеть тебя, выделить из суетливой, постоянно куда-то спешащей московской толпы. Странно звучит, но ты всегда способна проникнуть всегда в самое нутро проблемы. И разрешить ее.
– Измени свою жизнь, Денис. Отделись от своей боли. Ты живешь прошлым. Ты направляешься в прошлое. Для тебя не существует будущего. Почему?
Честное слово, ты попала в десятку. Для меня нет будущего. Одна пустота и боль. В будущем нет тебя. А я, как подтаявший айсберг медленно дрейфую в прошлое. Двухтысячный, девяностый, восемьдесят восьмой, восемьдесят шестой, восемьдесят пятый...
– Если бы тебе предложили прожить свою жизнь еще раз, что бы ты сделал? – ты пытаешься достать меня, вывести из ступора.
– Спрыгнул бы с самолета без парашюта.
Кажется, я иногда могу быть очень жестоким. Улыбка сползает с твоего лица. Но на нем нет и намека на жалость. Это одно из тех качеств, которые я в тебе так ценю. Ты всегда пытаешься понять человека, сделать шаг в его внутренний мир, а не остановившись, как большинство, на пороге стать судьей этому человеку. А еще судьей самой себе, потому что осуждение всегда губит личность.
– Извини, Денис, но мне кажется, ты торопишься. Легче всего сделать необратимый шаг. Труднее день за днем идти к цели. У тебя есть цель? Та цель, которая была бы для тебя всем. Та цель, ради которой стоило бы жить? Та цель, которая была бы в твоей жизни единственной истиной. Расскажи мне про нее.
Истина. Это не просто отсутствие лжи, лицемерия, фальши. Истина – это что-то большее, что-то необъяснимое, но вполне определенное. Не пытаться приблизиться к истине могут только дураки и злодеи. А я просто человек. Потерянный в океане суеты...
Разве расскажешь все то, чем живешь, чем дышишь. Особенно, если все это смахивает на паршивую фантастику. Герой не нашего времени. Человек потерявший свой дом, друзей, будущее... И вдруг меня прорывает. Начинаю торопливо и сбивчиво рассказывать тебе о будущем, о нашем будущем, о той безысходности, в которой я живу. Глотаю фразы, а про себя твержу одно и то же – только поверь, только поверь, пожалуйста, только поверь. Мы обязательно должны вернуть свою любовь.
А ты стоишь посреди дороги и смотришь куда-то вдаль. И мне кажется, что от твоего взгляда все далекое становится ближе. Судьба. Наверное, она есть у каждого. Только у некоторых она потеряна, задушена страхами, погребена под завалами неверия, горечи, усталости. И это про меня.
Смотрю на небо, на тучи, на моросящий московский дождь. Сегодня время нанесет мне еще один удар. Как уже не раз было в будущем. В будущем, заполненном болью.
Сколько еще раз мне надо бросаться в пучину времени. Сколько рас искать тебя и снова терять, каждый раз теряя вместе с тобой кусочек своего сердца. Своей любви... Смотрю на тебя, как ты поворачиваешься. Смотрю на твою открытую улыбку, на твои тонкие губы, еле слышно шепчущие: "давай попробуем". И моя жизнь обретает новый смысл.
Кажется я начинаю понимать, что не все потеряно. И что ты, как всегда, оказалась права. Время – оно не река. В реке нет жизни. Но жизнь есть в тебе, во мне, в нашей с тобой любви. "Давай попробуем". Эти слова круто ломают мою судьбу, наши с тобой судьбы.
А я подхватываю твою сумочку, и мы идем по осенней Москве. Ты говоришь про погоду, про экзамены, еще какую-то ерунду; а я иду и просто слушаю твой голос. Знаешь, когда ты рядом, мне больше ничего не надо. А потом я просто крепко прижимаю тебя к себе и целую. И в этом поцелуе отражается вся прошлая жизнь. Жизнь продолжается, и любовь все-таки сильнее времени.
Заворачиваю рукав и снимаю часы. И чего в них особенного? "Монтана" она и есть "Монтана" И даже эти часы сейчас для меня дешевка. Ведь любовь – она дороже. Навстречу попадается какой-то паренек, промокший и дрожащий. "Хочешь стать королем времени?" – спрашиваю я его. Он кивает, и я сую ему в руку эти часы. А потом мы идем обнявшись, и все у нас впереди. И все впереди у России, потому что мы не щепки, а люди, и наше будущее, наше новое будущее зависит только от нас. Человек должен быть оптимистом, иначе нельзя.
2000 год