Дэн Шорин: Нейролинк

От центра Линдона Джонсона до моего дома немногим больше десяти миль. Проехать по НАСА Байпасс, повернуть налево на Галф Фриуэй и потом направо на Лиг-Сити-Паркуэй. Дорогу я всегда доверяю автопилоту: после многочасовых тренировок хочется быстрее добраться до дома и нырнуть в постель. Заползаю в теслу и выбираю маршрут. Двигатель тихо урчит, и автомобиль мягко выезжает со служебной стоянки. Главное преимущество золотого значка астронавта – персональное место для парковки. Коллеги шутят, что ради этого стоило подниматься наверх. Я не разделяю их веселья – слишком многое я оставила там, чтобы продолжать радоваться мелочам.

– Рэй, я еду домой, – сообщаю мужу. – Буду через полчаса. Если не попаду в пробку.

Трафика на Галф Фриуэй практически нет, автопилот выдаёт около шестидесяти миль в час. Просматриваю новостные заголовки: после пресс-конференции больших боссов пресса снова перемывает косточки проекту «Артемис 3». Самый популярный вопрос: «для чего тратить колоссальные средства на лунную программу, если в Африке голодают дети?» Впрочем, ответ на этот вопрос очевиден. Африканским детям не хватает еды, потому что местные правительства погрязли в коррупции, а Америка отправляет астронавтов на Луну, потому что может себе это позволить. На второй по значимости вопрос: «кто из астронавтов первым в двадцать первом веке оставит отпечаток ноги на реголите?» НАСА ответа пока не даёт. Люди строят предположения, букмекеры принимают ставки. Всё как всегда.

Красная Toyota Corolla подрезает меня перед самым съездом на Лиг-Сити-Паркуэй. Резкое торможение, толчок, противный скрежет, левое зеркало взрывается осколками. Закрываю глаза и в следующую секунду оказываюсь в космической пустоте.

Звезды впиваются в глаза яркими иглами, на голову давит нестерпимо огромный шар Земли, чуть в стороне висит цилиндр Хаббла, от него, вращаясь, по ломаной траектории удаляется Crew Dragon. В корпусе зияет рваная дыра – живых на борту не осталось. Я лишь пылинка перед бесконечностью космоса. Внутри нарастает ужас Хочется признать поражение, сдаться, но я обязана выжить, победить, чтобы смерть парней не была напрасной.

– Миз, вы в порядке? – до меня доносится красивый мужской голос с мягким британским акцентом.

Открываю глаза. Тесла стоит на обочине, в окно заглядывает подтянутый мужчина лет тридцати пяти в серой рубашке с расстегнутой верхней пуговицей. Красавчик с голливудской улыбкой. О таких обычно вздыхают гламурные девицы неопределённого возраста. К счастью, в НАСА гламурных девиц не держат.

– Прошу прощения? – выгибаю бровь.

– Джейкоб Гилл. Это я у вас прошу прощения. Я немного не справился с управлением, и мне очень стыдно.

Осматриваю себя, потом машину. Руки-ноги целы, даже воздушная подушка не сработала. Похоже, сегодня одна впечатлительная особа отделалась лёгким испугом и раскуроченным зеркалом.

– Надеюсь, у вас есть страховка? – моим голосом можно охлаждать бурбон.

– С лимитом в сто тысяч долларов. Вам совершенно не о чем беспокоиться.

Эту улыбку я уже ненавижу. Выхожу из машины, делаю несколько фотографий на айфон и отправляю их своему страховому агенту. Через пару минут приходит оповещение, что всё окей, можно не волноваться. Как дальше между собой будут разбираться страховые компании меня не интересует.

– В следующий раз будьте внимательнее, – пытаюсь быть вежливой и политкорректной. Если у мужчины обе руки левые – это диагноз.

– Может быть, я заглажу свою вину, пригласив вас в ресторан?

Нахал и глупец в одном флаконе. Мелькает мысль согласиться и основательно растрясти его кошелёк, но я её тут же прогоняю. После семи часов тренировок под водой – сегодня мы вместе с новым набором отрабатывали выход в открытый космос – сил не осталось совершенно.

– Вы не в моём вкусе, – говорю прямым текстом и сажусь в машину.

Автопилот не включается, выдает сообщение о повреждённой камере, до дома приходится рулить руками.

– Рэй, я пришла, – сообщаю, захлопнув входную дверь. – Ты не представляешь, насколько был трудный день.

Захожу в зал и замираю испуганной пташкой. На моём диване, закинув ногу на ногу, сидит штатный психолог НАСА Линда Стронг – миниатюрная женщина азиатской внешности. Рядом, подставив животик для почёсывания, громко урчит моя кошка – Мэдди. Предательница!

– Здравствуй, Джой, – говорит Линда. – Давай пообщаемся.

– Привет, Линда. Вот только покормлю кошку, и я целиком в твоём распоряжении, – мне жизненно необходима пауза, чтобы продумать линию поведения. Принимать психолога прямо у себя дома я не планировала.

– Я её уже покормила. Твой муж Рэй Кингзман погиб два года назад во время миссии «Улисс».

– Я в курсе.

– Ты разговариваешь с ним, будто он жив.

– Многие люди вслух проговаривают свои мысли. Кто-то беседует с компьютером, кто-то с кошкой.

– Но от кошки не ожидают ответа, – парирует Линда.

Да что же ты такая въедливая-то? Ну ладно, будет тебе демонстрация. Поворачиваюсь к кошке и отчётливо произношу:

– Мэдди, кушать хочешь?

– Мяу! – серая вредина пулей вскакивает с дивана и начинает тереться мне о ноги. – Мяу! Мяу!

Слово «кушать» кошка знает отлично. Выхожу на кухню и щедро насыпаю корма. Сегодня ты его заслужила.

В зал возвращаюсь морально подготовленной с блюдцем арахиса в руках. Опускаюсь на кресло, закидываю орешек в рот.

– Джой, твоё поведение отклоняется от нормы, – нудит Линда. – Нельзя разговаривать с погибшим мужем. Ты должна его отпустить.

– Карл Густав Юнг полагал, что у каждого человека есть субличности, и это нормально. Рэй – часть меня, анимус, мужской элемент моей психики, он позволяет мне быть устойчивой, бороться до конца и никогда не сдаваться. С ним я ощущаю себя цельной.

Считаю в уме секунды. Тринадцать-четырнадцать-пятнадцать. Взять орешек. Один-два-три... Линда та ещё зануда, но она профессионал. Я знаю, сейчас она следит за арахисом. Еда снижает уровень тревожности. Когда женщина волнуется, она неосознанно пытается набить рот, я не волнуюсь, ещё пять секунд до следующего орешка.

– Джой, в следующем году стартует лунная миссия. Америка после полувекового перерыва вернётся на Луну. В агентстве убеждены, что первый лунный шаг должна сделать женщина. Ты одна из опытнейших американских астронавтов, у тебя есть все шансы войти в историю.

– Линда, я хожу на брифинги.

– Я собираюсь указать в отчёте, что ты психически нестабильна, это поставит крест на твоей дальнейшей карьере.

Орешек выскальзывает у меня из руки и падает на паркет.

– Чего ты от меня хочешь?

– Я уже сказала: ты должна отпустить Рэя, начать общаться с мужчинами, найти себе парня.

«Нет-нет-нет», – стучит моё сердце.

Перевожу взгляд на Линду, внутри меня ворочается ледяная глыба.

– А парня ты для меня уже подобрала? Знаешь, что я первым делом сделаю, когда приеду завтра в агентство? Составлю рапорт, в котором подробно опишу вмешательство психолога Линды Стронг в частную жизнь. От вторжения в мой дом до принуждения к сексуальным отношениям. После этого Леса подвесит тебя за большие пальцы.

– Я всего лишь хочу быть уверена в эмоциональном состоянии астронавта. Это моя работа.

– Моя личная жизнь – не предмет для торговли.

На какой-то миг на лице Линды появляется раздражение, но его тут же сменяет улыбка.

– Хорошо, существует альтернативный вариант. Что ты слышала про Нейролинк?

– Одна из компаний Маска. Они вроде свиней чипируют.

– В таком случае кому-то предстоит поработать свиньёй. Я напишу направление, и тебе установят нейрокомпьютерный интерфейс.

На несколько секунд впадаю в ступор.

– Он позволит читать мои мысли?

– Ну что ты, Джой, настолько продвинутых технологий пока не существует. Он просто отправит в медицинскую службу сигнал в случае чрезмерного возбуждения: нервный срыв, паническая атака, оргазм, приснившийся кошмар. Или так, или ищи себе парня.

– Давай, делай своё направление.

Линда ядовито улыбается, достаёт телефон – древний, с кнопочками, набирает номер.

– Шлёма, пожалуйста, принеси мне из машины планшет. Он в ящике для перчаток, – и тут же поясняет: – У меня новый помощник, расторопный парень.

Закидываю в рот орешек. Входную дверь я захлопнула. Ситуация начинает меня забавлять.

В зал Шлёма заходит через минуту. Худощавый парень лет двадцати шести с тёмными волосами и короткой стрижкой. В руках он держит серебристый планшет с фрикаделькой НАСА на обороте. Как Шлёма справился с дверью для меня остаётся загадкой.

– Я принёс, мэм, – он протягивает планшет Линде, поворачивается ко мне: – Мои соболезнования, миз. Надеюсь, вашу машину восстановят в самые короткие сроки.

– Машину? – Линда вопросительно смотрит на меня.

– Попала в маленькую аварию.

– Надеюсь, пресса не пронюхала? Если астронавт разбивает автомобиль, как можно доверить ему космический корабль.

– Моей теслой управлял автопилот, если вопросы и будут, то только к Маску.

Линда недовольно морщится и что-то пишет в планшете.

– Всё, отправила. Завтра утром поедешь в Остин, агентство пришлёт машину.

Её слова прерывает грохот. В груди зарождается ледяной шар – шум доносится из комнаты Рэя.

Срываюсь с места. Линда бросает планшет на диван и спешит за мной. Дверь в комнату Рэя открыта, траурный портрет мужа лежит на полу, Мэдди нахохлилась, забилась в угол, а большой рыжий котяра сидит напротив и пытается лапой достать мою кошечку. Возвращаю портрет на место, хватаю кота за шкирку и выбрасываю его на улицу. Очень хочется повторить то же самое с Линдой, но, к сожалению, у психолога ядовитые зубы.

– Прошу прощения, мне необходимо выспаться перед поездкой, сегодня было много работы.

Линда забирает планшет с кофейного столика.

– Завтра в девять утра за тобой приедет машина. Шлёма, пойдём.

Помощник семенит за Линдой, а я вдыхаю, наконец, полной грудью и закрываю входную дверь.

В комнате Рэя царит полумрак. Зажигаю свечи, долго смотрю на мужа.

– Привет, Рэй, у меня был действительно трудный день. Я читала, владельцы электромобилей, использующие автопилот, попадают в аварию один раз на шесть миллионов миль пробега. Можно намотать двести пятьдесят кругов по экватору, ни разу не попав в аварию. Вот только вся статистика стекает в дренаж, когда речь заходит про Джой Кингзман. Словно надо мной закреплена табличка с надписью «неудача». А ещё этот чип. Рэй, я не понимаю, чего добивается Линда. Я никогда не лезла во внутренние интриги агентства, просто старалась быть лучшей. Я знаю, у тебя бы не было таких проблем, тебе всё давалось легко. Но ты навсегда остался наверху. Поэтому я должна первой спуститься на Луну, должна доказать им, что ты не зря пожертвовал жизнью для моего спасения. Понимаешь?

Белый Ford Focus Electric сигналит в восемь утра. Я уже готова, проснулась в пять. Водитель – я его видела несколько раз в агентстве – с пониманием смотрит на мой небольшой рюкзачок. Минимум багажа – одна из профессиональных привычек астронавта, наверх много не возьмёшь.

– Рэй, я уехала, – сообщаю мужу. – Постараюсь вернуться к вечеру. Всё как всегда. Не скучай, я тебя очень сильно люблю.

От Хьюстона до Остина сто шестьдесят миль, дорога в среднем занимает три часа. За окном моросит дождь, но супергидрофобное покрытие стекол справляется – шоссе отлично видно. Водитель не склонен к общению, и я ему за это искренне благодарна. Три часа – достаточное время, чтобы тщательно проанализировать поведение Линды. И с каждой минутой я всё более убеждаюсь что стала объектом тщательно спланированной акции.

Рабочая теория: Линда, а точнее стоящие за ней люди, хотят исключить меня из проекта «Аретмис». Вероятно, чтобы продвинуть своего ставленника. Высадка на Луну – это престиж, почёт, известность. Чего ожидала Линда, заявившись ко мне домой? Планировала спровоцировать скандал, может, даже диктофон в кармане держала? Как-то мелко, но ничего другого на ум не приходит. Благо свои эмоции я научилась контролировать ещё будучи простым инженером. Хотя… Вполне возможно, действия Линды санкционированы руководством НАСА. Очередной тест на психическую устойчивость астронавтов. В этом случае я уже получила свой плюсик в личное дело и ещё на шаг приблизилась к цели. Но техническое образование приучает всегда предполагать самое худшее.

Двигатель форда глохнет сразу за Джиддингсом. Водитель съезжает на обочину и забористо ругается.

– У нас проблемы? – сдержанно интересуюсь. Для неприятностей я лёгкая добыча.

– Компьютер, – сообщает водитель. – Похоже, вам придётся вызывать такси, а мне – эвакуатор.

Нацепив на лицо маску и подхватив рюкзак, выскакиваю под дождь. Универсальный знак автостопщика – кулак с направленным вверх большим пальцем – не подводит: уже через минуту, аккуратно объезжая лужи, около меня останавливается серый крайслер.

– До Остина не подбросите? – спрашиваю у водителя.

– Присаживайтесь, миз Кингзман, – только при звуках своего имени понимаю, что за рулём сидит Шлёма. – Нам по пути.

Забрасываю рюкзак на заднее сиденье и устраиваюсь рядом с водителем. Крайслер срывается с места и буквально летит по мокрой автостраде.

– Похоже, ведьма заигралась, – сообщает Шлёма, бросая быстрый взгляд в зеркало заднего вида.

Поворачиваюсь и наблюдаю как рядом с заглохшим фордом останавливается красная Toyota Corolla с помятым крылом.

– Что это было? – спрашиваю я.

– Линда интригует. Забудьте, миз. Нам сегодня проделают лишние отверстия в черепушках, так что не стоит заполнять их ерундой.

– Тебе тоже? – удивляюсь. Ну не на Луну же он собрался лететь? Или наш психолог так отыгрывается на всех, кто не спешит танцевать под её дудку?

– Представляете, миз? Страдание любит компанию.

– Следи за дорогой, страдалец.

В последнее время мне хватает проблем с автомобилем. А пообщаться с помощником Линды можно будет и позднее.

В магнитоле какой-то парень поёт о любви и страдании. В Америке национальная традиция – петь о любви и страдании, но у этого вроде получается неплохо. Под стук дождя и приятную мелодию скатываюсь в лёгкую дрёму.

Лаборатории Нейролинка находятся во Фриско, который в Калифорнии. К счастью, нам туда не надо, в Остине есть филиал компании, больше похожий на офис, чем на клинику. Назвав на входе номера социальных карт, мы получаем пластиковые пропуска в медицинский корпус. Просторный холл, мягкие кожаные диванчики, кофемашина, улыбчивая девушка на ресепшене. Знак времени – сегодня так выглядит любая успешная корпорация.

– Джой Кингзман и Соломон Фишбейн, квота от НАСА? – девушка вбивает наши номера в компьютер. – Подождите несколько минут, вас встретят.

– Серьёзно? Рыбья кость? – недоверчиво смотрю на Шлёму.

– Миз, это просто фамилия. Не стоит придавать ей большого значения.

С улыбкой гляжу на Шлёму – этот парень вызывает симпатию. Он похож на моего младшего брата – если бы тот у меня был. Перевожу взгляд на коридор ведущий вглубь корпуса и радостно машу рукой:

– Дуглас!

Дуглас Кроули – астронавт, четырежды поднимавшийся наверх. Он один из парней, вытащивших меня, когда всё пошло не так. А ещё Дуглас первый в мире хирург, который вырезал пациенту аппендицит прямо в невесомости.

– Джой, привет! – улыбается Дуглас. – Что привело тебя сюда?

– Ожидаю, когда мне, наконец, вставят железку в голову. Можно тебя на пару слов?

– Без проблем, у меня как раз есть свободная минута. Зайдём в кабинет?

Кабинет обнаруживается в одном из боковых коридоров. На двери висит табличка «Дуглас Кроули, доктор медицины».

– Ого, не знала, что ты работаешь в Нейролинке. Ушёл из агентства?

– Всего лишь дополнительные обязанности, я здесь кто-то вроде куратора. Проходи.

Дуглас открывает дверь, проходит к столу, достаёт из ящика гигиенические салфетки и тщательно протирает ладони. Он патологически помешан на чистоте: всячески избегает рукопожатий, постоянно моет руки, всегда носит с собой медицинскую маску.

– Дуглас, я хотела спросить про чип. Понимаешь, меня сюда направила Линда.

– Линда?

– Линда Стронг, психолог из агентства. Думаю, она хочет снять меня с миссии. Установка чипа безопасна?

– Безопасна и полностью обратима. Можешь даже не беспокоиться. Были проведены сотни клинических испытаний. На свиньях, на шимпанзе, потом на людях – в добровольцах недостатка не было. И даже третья версия интерфейса, которую имплантируют вашей группе, уже установлена десяткам пациентов. Только я тебе этого не говорил, ладно?

– Государственная тайна? – уточняю я.

– Я отправляю отчёты даже не в Пентагон, сразу в Белый дом.

Дуглас большой патриот Америки, я ничуть не удивлена.

– А в чём разница между второй и третьей версиями? Хочу знать, что мне вставят в мозг.

– Во второй версии интерфейса использовались тысяча двадцать четыре электрода. В третьей – две тысячи сорок восемь.

– Операция в два раза сложнее?

– Я же сказал, можешь не беспокоиться. Оперирует робот, всё давно автоматизировано. Лучше расскажи, как себя чувствует обладательница абсолютного рекорда по пребыванию в открытом космосе. Ты отошла?

Вспоминаю бесконечные звёзды, огромный шар Земли над головой, по коже пробегают мурашки.

– Знаешь, Дуглас, мне иногда снится, что я опять там, наверху, в пустоте. Вокруг нет ни одного живого существа, только я и звёзды. И мне жутко. Надеюсь, ты не побежишь писать доклад на имя начальника медицинской службы о том, что астронавт Джой Кингзман непригодна к исполнению обязанностей?

– Джой, хирурги обычно копаются в кишках. В душу лезут совсем другие специалисты. И на твоём пути их будет как песка в море, если ты твёрдо решила лететь на Луну.

– Я должна это сделать. Ради Рэя. Ради памяти парней, которые остались наверху.

– Тогда удачи. Я на твоей стороне. А нейроинтерфейса не бойся. Это просто инструмент в голове. Как смартфон или компьютер. При должном уровне контроля ты сама сможешь решать, что он передаст наружу. А в качестве бонуса, возможно, научишься дистанционно управлять теслой. Или драконом.

Выхожу из кабинета умиротворённой. Чип в голове – это не страшно. Дуглас – хороший человек. Были бы в агентстве все такие, мы бы уже обустраивали базу на Марсе.

Шлёма всё ещё в коридоре. Он беседует с высоким афроамериканцем в белом халате. Подхожу к ним, здороваюсь. На бейдже написано «Джеффри Пол Янг, нейроимплантолог».

– Добрый день, мисс Кингзман, – улыбается он. – Мы вас ждали.

– Мы знакомы? – доктора Янга я вижу в первый раз, тем не менее он как-то узнал меня.

– Я иногда смотрю тиви. Одно время вы были героиней нации.

– А потом какой-то парень съел за десять минут сорок три гамбургера, и про меня все забыли. Впрочем, я не жалею. Никогда не стремилась к популярности.

– Ещё древние римляне говорили «Sic transit gloria mundi». Это переводится...

– Док, я учила латынь.

Джеффри Пол Янг растерянно морщится.

– Хорошо, следуйте за мной я покажу ваши комнаты.

– Комнаты? – перевожу взгляд с доктора на Шлёму и обратно. Он что, шутит? – Я надеялась к вечеру вернуться в Хьюстон.

– Вам придётся задержаться до завтрашнего вечера, – невозмутимо говорит док. – Сегодня мы проведём полное обследование организма, утром имплантируем вам нейроинтерфейс, и ещё день отведён на первичную реабилитацию.

Комната больше похожа на номер в хорошем отеле, чем на больничную палату. Кровать с ортопедическим матрасом, два кресла, холодильник, кофейный столик, за деревянной дверью скрывается санузел с просторной душевой кабиной. В шкафу – униформа моего размера с логотипом нейролинка на рукаве. Не халат и не пижама, она больше похожа на комбинезон эйр форс. На полке лежит спортивный костюм.

– Брифинг в тринадцать тридцать в конференц-зале. Это в конце коридора, – не заходя в комнату сообщает нейроимплантолог. – Соломон, следуйте за мной.

Шлёма уходит обживать свои апартаменты, а я бросаю быстрый взгляд на часы. До брифинга ещё больше часа, можно распаковать рюкзак, привести себя в порядок.

Первым делом переставляю из рюкзака в холодильник шесть банок газировки. Напитки должны освежать. Сбрасываю одежду, захожу в душевую кабинку. Мне нравится горячая вода, она позволяет согреться, отключить мысли, просто наслаждаться происходящим. Именно сейчас мне меньше всего хочется думать о психологах, которых я с детства считаю кем-то вроде паразитов, питающихся человеческими фобиями.

Вымывшись, выхожу в комнату, надеваю свежее бельё, сверху натягиваю униформу из шкафа. Разобраться, как подгоняются ремешки, получается почти сразу, всё-таки это не громоздкий космический скафандр, в который приходится забираться снизу.

Набираю номер соседки. Покормить Мэдди она соглашается почти сразу. В течение десяти минут выслушиваю соболезнования по поводу помятой машины, короткие гудки воспринимаю почти с облегчением. Оставшееся время трачу на веб-сёрфинг, благо вай-фай здесь открытый, а ноутбук лежит на дне рюкзака. Пытаюсь найти подробности процедуры установки нейроинтерфейся, однако ничего, кроме десятка старых презентаций времён ещё первой версии чипа, в Сети не находится. Впрочем, теперь я знаю, какие вопросы стоит задавать на брифинге.

Конференц-зал совсем небольшой, максимум на десять персон. Сейчас внутри четверо. Джеффри Пол Янг стоит за импровизированной кафедрой, за его спиной висит большой, почти во всю стену, монитор. По экрану плавает логотип нейролинка. Очевидно, подразумевается показ демонстрационного материала. Пять стульев расставлены полукругом. На крайнем справа, закинув ногу на ногу, сидит Шлёма. Словно почувствовав меня, он поворачивает голову, улыбается и машет рукой. Два левых стула занимают фигуристая женщина и мужчина в возрасте. Мужчина похож на военного, но сказать уверенно не возьмусь. Форма, которую нам выдали, способна на игры с подсознанием. Два стула посередине свободны. Сажусь рядом со Шлёмой.

– Как устроились, миз? Пока было свободное время, я пробежался по корпусу. Нашёл бассейн, тренажерный зал, фитнес-клуб и даже библиотеку. Похоже, умереть от скуки в ближайшие дни нам не грозит.

Парень ни капли не волнуется, я ему даже немного завидую.

– Астронавты иммунны к скуке. Лучшие специалисты готовят нас к тому, чтобы по шесть месяцев сидеть внутри консервной банки, летящей в двадцать раз быстрее звука. Вот у тебя хорошее образование?

– Йельский университет.

– Ого, лига плюща! И чего ты добился в жизни?

– Развлекаю разговорами одну из лучших астронавтов НАСА, – улыбается Шлёма. – Миз, поймите, я самодостаточен. Мне не надо лететь на Луну, чтобы найти себя.

– И поэтому ты работаешь помощником у психолога?

– Мне это в кайф, миз.

За спиной резко хлопает дверь.

– А вот и наш последний пациент, – оживает Джеффри Пол Янг. – Две минуты и начинаем.

Интересно, у кого здесь такие дурные манеры? Поворачиваю голову и замираю. В конференц-зал вальяжной походкой заходит Джейкоб Гилл и опускает свой королевский зад на единственное свободное место – слева от меня.

– Рад вас видеть, Джой, – говорит он.

Как же меня раздражает его бархатный голос. Кстати, не помню, чтобы называла Джейкобу своё имя. Интересно, он тоже смотрит тиви или просто выяснил как меня зовут у своего страхового агента? Демонстративно игнорирую новоприбывшего, повернувшись к Шлёме.

– Совсем не боишься?

– Ни капли. Здесь храм технологий будущего, миз. Мы первопроходцы нового времени. Внутри меня гордость, а не страх.

Джеффри Пол Янг жестом призывает к тишине.

– Моё почтение, леди и джентльмены. Вы приехали сюда, чтобы расширить предел своих возможностей. Стать первыми из лучших, шагнуть в новейшую эру. Меня зовут Джеффри Пол Янг, я нейроимплантолог. Для вас я Святой Пётр, в моих руках ключи от цифрового рая.

Со стороны Шлёмы раздались аплодисменты, которые спустя пару секунд подхватил весь зал.

– Благодарю. Завтра вам будет имплантирован нейроинтерфейс. Вот так, собственно, выглядит устройство, – Джеффри Пол Янг достаёт из пакетика диск размером с квотер, из которого тянется косичка мелких блестящих нитей.

– Я представлял его больше, – влезает со своим мнением Джейкоб.

Он даже не посмотрел предварительно видеоролики? И откуда такие болваны берутся?

– Устройство полностью безопасно, было проведено три серии испытаний, – док игнорирует Джейкоба. – Первая на свиньях, вторая и третья – на добровольцах. Единственная выявленная проблема – примерно у одного процента испытуемых отмечены выраженные последствия сверхчувствительности иммунной системы к металлу.

Вопросительно смотрю на Шлёму.

– Аллергия, – одними губами говорит тот.

Киваю, выражая благодарность. Когда медики увлекаются, понять их бывает непросто.

– Наш робот высверлит небольшое отверстие в черепе, куда будет имплантирован нейроинтерфейс. Толщина устройства чуть меньше толщины теменной кости, поэтому в месте имплантации останется максимум шрам. Внутри нейроинтерфейса находится аккумулятор, который вы будете заряжать ночью, во время сна. Управлять устройством вы сможете дистанционно, со смартфона, через специальное приложение. Сегодня вам придётся пройти процедуру магнитно-резонансной томографии, сдать мочу и кровь, – говорит док. – А завтра, в случае отсутствия противопоказаний, каждому из вас будет установлена третья версия нейроинтерфейса, позволяющая творить маленькие чудеса.

– Например? – спрашивает Шлёма.

– Например, вовремя проснуться. Кто-нибудь из вас любит будильники? Эти противные дребезжащие устройства, способные испортить настроение на целый день. Хотите легко просыпаться в нужное время, например от запаха кофе или от вкуса апельсинового сока? Нет проблем! Выбираете необходимую опцию в своём смартфоне, получаете необходимые ощущения прямо в мозг, и заряд хорошего настроения на весь день вам обеспечен. Не вставая с постели, вы можете включить свет в комнате, распахнуть окно, вызвать из гаража теслу. И всё это силой мысли! Можете без наушников слушать музыку, звучащую прямо в голове.

Док отжигает. Ему бы коммивояжёром работать.

– Расскажите про медицинские свойства, – просит женщина.

– О да, медицинские возможности нейроинтерфейса весьма широки. Он полностью заменяет тревожный браслет. Если вы попробуете умереть, устройство моментально вызовет 911, передав в экстренную службу вашу геолокацию. Помимо прочего, оно служит для профилактики большинства видов деменции, а так же, отчасти, эпилепсии.

– А робот-хирург?

– Увы. Допускаю, в ближайшем будущем на основе наших технологий будет разработана полноценная медицинская капсула, способная в автономном режиме проводить любую хирургическую операцию. Но пока наш робот способен только имплантировать нейроинтерфейс.

В дверь вбегает ребёнок, мальчик лет четырех, подлетает к доктору Янгу, тянет за штанину.

– Папа, мультик закончился!

– Сынок, я занят. Подойди к миссис Уайт, она тебе поставит. Ты знаешь, где кабинет миссис Уайт?

– Да! – мальчик метеором вылетает из зала.

– Доктор Янг, разрешите вопрос? – со стула поднимается мужчина.

– Слушаю.

– У меня есть айфон, ноутбук, в гараже стоит тесла. Я знаю, как ведут себя современные аккумуляторы. С каждой зарядкой срок службы уменьшается и однажды – упс – его приходится менять. Какова долговечность аккумулятора в нейроинтерфейсе и возможно ли его замена без извлечения всего устройства.

– Хороший вопрос. Предполагается, что время эксплуатации нейроинтерфейса составит десять лет. Это относится и к аккумулятору. К сожалению, это только лабораторные прогнозы; как вы понимаете c момента имплантации первого устройства этот срок ещё не прошёл. По поводу замены аккумулятора: да, это возможно и даже желательно. Вокруг имплантированных в кору головного мозга нитей со временем нарабатываются нейронные связи. Разрушать их каждые десять лет было бы варварством, поэтому нами предусмотрена процедура замены аккумулятора. В то же время мы не даём гарантий, что после десяти лет эксплуатации устройство останется работоспособным и не будет требовать замены – всё таки оно находится внутри организма. В таком случае его придётся устанавливать de novo.

– А как мы научимся им управлять? – Шлёма стучит указательным пальцем по черепной коробке.

– Долго и мучительно, – улыбается док. – На наработку необходимых нейронных связей потребуется время.

– Это как младенец учится ходить? – уточняет Шлёма.

– Скорее как ребёнок учится каллиграфии, не только нарабатывая моторику пальцев, но одновременно развивая и отвечающие за неё участки коры головного мозга.

– И насколько удачно это получилось у предыдущих пациентов? – уточняю я. – Существуют какие-то упражнения?

– Интеграция нейроинтерфейса – вопрос времени. Обычно пациенты осваивают его в течение одной-двух недель. Кто-то быстрее, кто-то медленнее. Чтобы обрести новые возможности, мы рекомендуем пациентам заглянуть внутрь себя. Это похоже на медитацию, основанную на технологии.

Шлёма выдает разочарованную улыбку.

– Что-то не так? – тихо спрашиваю.

– Если учёный исповедует мистицизм, его изобретения не станут по-настоящему чудесными.

– Почему?

– Лишь наука способна породить чудо, но она всегда использует собственную терминологию.

Вопросы к доку заканчиваются. Джеффри Пол Янг раздаёт расписание, по которому мы проведём следующие три дня. Листы именные: время процедур у каждого своё. Следующим в распорядке дня стоит обед, перед которым успеваю заскочить к себе в номер: вымыть руки с мылом, поменять маску, оставить раздаточные материалы.

Обеденный зал невелик – всего на пять столиков. Он разительно отличается от муравейника НАСА, в котором в середине дня собираются сотни человек. Знакомые по брифингу лица собрались вместе. Присаживаюсь на свободное место. Еда уже стоит на столе. Сдвигаю маску на подбородок.

– Ты сделал заказ для меня? – спрашиваю Шлёму.

– Никаких заказов, – улыбается тот. – Это клиника, миз. Они думают, что знают лучшее число калорий.

– НАСА тоже думает за астронавтов. Но только за тех, кто наверху, – направляю палец в потолок, туда, где нарезает круги МКС.

– Ну там у вас вообще всё строго, – кивает Шлёма. – Еда, одежда, средства гигиены. Всё регламентировано хуже чем в армии.

– Это маленький замкнутый мир. Он не самодостаточен. Подъем наверх каждого фунта стоит пять тысяч долларов. И не важно еда это, одежда или оборудование.

Оглядываю сотрапезников и проявляю долю учтивости:

– Прошу прощения, не представилась. Джой Кингзман, НАСА.

– Соломон Фишбейн, НАСА, – тут же отзывается Шлёма.

Выгибаю бровь. Его имя мне известно, а судя по неутомимому характеру со всеми остальными подопытными он уже давно познакомился. Шлёма пожимает плечами. Тут же понимаю: он делает это, чтобы сгладить неловкость.

– Джейкоб Гилл, ВМФ.

Этот человек постоянно вызывает у меня раздражение. Он похож на розу, выращенную на клумбе. Яркий, красивый, уверенный в себе, даже не подозревающий, что однажды наступят холода и его клумба превратится в сугроб. Возможно, раньше я тоже была такой, до злосчастной миссии «Улисс».

Перевожу взгляд на второго мужчину. Шлёму не считаю, его я записала в мальчики.

– Гарри Пэйн, Пентагон.

Надо же, военный, угадала.

– Это как художник? – вспоминаю британского баталиста.

Пэйн морщится. Похоже, я не первая об этом спрашиваю.

– Мы с тёзкой почти коллеги, – сообщает он. – Я тоже рисую сражения. Только не на холсте, а на оперативном стенде.

– Элизабет Голден, – сообщает женщина. – Можно просто Бет. АНБ.

Последние три буквы звучат несколько неожиданно. Даже идиотская улыбка Гилла на какой-то миг исчезает. А Элизабет мне уже нравится.

– Рада приветствовать, – натягиваю улыбку «для пресс-конференций», обвожу взглядом новых знакомых. – Что думаете, про служебное отверстие в черепе?

– За меня командование подумало, – хмуро сообщает Пэйн. – Хотят, чтобы управлял стендом силой мысли. Моё дело ответить «есть, сэр», и молиться, чтобы яйцеголовые мне мозги не прожарили. Сомневаюсь, что у остальных дела обстоят сильно иначе.

Шлёма давится курицей.

– Как вы можете так говорить, мистер Пэйн? Это же наука, это же будущее, это же волшебство!

– Взрослый человек работает, ребёнок мечтает, – вмешивается Гилл. – Пейн взрослый человек, ты ребёнок.

– Тогда я тоже ребёнок, – пытаюсь защитить Шлёму. – Прогресс очень важен для человечества.

– В НАСА служат одни мечтатели, – негромко говорит Пейн, вытирая рот салфеткой. – Всегда это знал.

Гарри Пэйн встаёт из-за стола и выходит из обеденного зала. Элизабет следует за ним. Джейкоб Гилл после некоторых колебаний тоже поднимается из-за стола.

– Рад был видеть вас, Джой.

– А я – нет! – не собираюсь щадить его чувства.

Гилл молча уходит.

– Спасибо, миз, – говорит Шлёма. – Вы поддержали меня.

– Однажды мне пришлось провести почти сутки в открытом космосе. Три раза меняя дыхательные баллоны – скафандр рассчитан только на восемь часов. Только я, мириады звёзд и огромный диск Земли. Моя команда погибла. Я не надеялась остаться в живых. Гилл хотел сказать, что всё это было зря.

– Ни в коем случае! Вы герой, миз! Кстати, а почему те скафандры, в которых вы работаете снаружи МКС не похожи на скафандры, в которых вы идёте к ракете? – спрашивает Шлёма.

Этот вопрос редко звучит во время пресс-конференций. Обычно журналисты делятся на тех, кто знает ответ, и тех, кто не замечает разницы.

Рассказываю, что космические скафандры делятся на три типа: IVA – внутрикорабельные, в них мы страдаем, пока дракон карабкается наверх из гравитационного колодца, EVA – предназначенные для работы в открытом космосе, и универсальные IEVA.

Внутрикорабельные скафандры служат для единственной цели: спасение астронавта если в корпусе появится лишнее отверстие. Летом 1971-го в результате разгерметизации Союза-11 погибли сразу три русских космонавта, после этого никто в мире не поднимается наверх без скафандра. Внутрикорабельный скафандр лёгкий, он не имеет собственного запаса воздуха и в районе правого бедра при помощи гибких шлангов подключается к системе жизнеобеспечения дракона.

Но если перед стартом надеть громоздкий доспех, в которых мы выходим наружу, никто никуда не полетит. Скафандры EVA малоподвижны, ранец не уместится в ложементе, перчатки очень тугие, после длительной работы в открытом космосе остаются синяки на пальцах. С сенсорными экранами такими перчатками взаимодействовать невозможно. Чаще всего за пределами корабля на нас надет Extravehicular Mobility Unit – это наиболее популярная модель EVA скафандра.

Шлёма забыл про еду, он слушает, раскрыв рот.

– Миз, я восхищен вашей работой. Я уверен, астронавты – лучшие люди Америки.

– Люди как люди. Есть герои, есть карьеристы, есть просто равнодушные. В НАСА большой коллектив, не все из нас астронавты, не все поднимаются наверх. Вот ты помощник штатного психолога агентства, ты тоже один из нас. Единственное, что отличает сотрудников НАСА от остальных жителей этой планеты: у нас есть цель, к которой мы неуклонно стремимся. Пэйн прав: мы мечтатели. Хорошо это или плохо – покажет время.

– Как это может быть плохо? – негодует Шлёма.

– Знаешь, во Франции в коммуне Лагардер проводят забеги улиток. На столе рисуют большой круг, спортсменов помещают в его центр, а края окружности смазывают чесночной эссенцией, запах которой улитки обожают. Порой мне кажется, что мы пронумерованные улитки, столпившиеся на крошечном земном шарике, а орбита Луны – пахнущий чесноком круг, к которому мы стремимся, вкладывая в это стремление себя без остатка.

– Миз, в отличие от улиток люди находятся в состоянии перманентного прогресса. Рано или поздно полёты на Луну станут чем-то обыденным.

– К этому времени круг расширится и в нём будут уже совсем другие участники гонки. Кстати, знаешь чем заканчиваются соревнования?

– Банкетом? – спрашивает Шлёма.

Корпоративные правила едины по обе стороны океана.

– Банкетом, – соглашаюсь я. – На котором в качестве главного блюда подают всех спортсменов за исключением победителя.

– Символично, но ожидаемо.

После обеда в расписании стоит час сиесты: краткого дневного сна. Поднимаюсь в номер; не расправляя постель, прямо в одежде ложусь на кровать. Солнечные лучи проникают сквозь неплотно закрытые шторы. Вездесущие пылинки сияют в потоках света, гипнотизируют. Под тихое жужжание кондиционера быстро проваливаюсь в спокойный сон.

Просыпаюсь помолодевшей. Давно мне не удавалось так расслабиться: режим дня астронавта не предполагает сиесты. Бросаю взгляд на часы. Хочется повалятся в кровати, но через десять минут меня ждут в спортивном зале. Быстро принимаю душ, переодеваюсь в спортивный костюм.

Спортзал пахнет краской и немного резиной. Он находится где-то прямо под моими апартаментами, во всяком случае, окна выходят на ту же сторону. Вдоль длинной стены расставлены беговые дорожки, на которых Гилл, Пэйн и Голден уже накручивают свои мили. В дверях меня перехватывает Джеффри Пол Янг и сразу же отводит в небольшую комнатушку, где измеряет артериальное давление, затем сцеживает кровь и заносит что-то в компьютер. В окно светит солнце, лучи падают на монитор, док щурится.

– Интересная у вас тут планировка, – говорю я. – Почти как в НАСА: спорт и медицина едины.

– Это ещё что, у нас даже барокамера есть, – не отрывая взгляда от монитора отвечает Джеффри Пол Янг.

– Да ладно?! – удивляюсь. – Кессонную болезнь лечите? А где погружаетесь? На Трэвисе?

Озеро Трэвис по сути водохранилище на реке Колорадо. Серьёзных глубин там нет.

– Нет, никаких погружений, исключительно симуляция. Понимаете, Джой, мы первопроходцы, новаторы. Никто до нас не пробовал совместить человеческий мозг с компьютерной периферией. Поэтому эксперименты проводились крайне разнообразные. Как поведёт себя нейроинтерфейс при погружении на глубину тридцати ярдов? А на вершине горы Уитни? Без ответов на эти и тысячу подобных вопросов никто не дал бы разрешение на выпуск устройства на рынок.

Киваю. В агентстве похожие стандарты по отношению к железкам. Прежде чем корабль полетит, его прототип должен раз пять взорваться, разбиться, заглохнуть в стратосфере. Людей внутрь сажают только на последнем этапе, когда всё работает как швейцарские часы.

– Кстати, вы не знаете, где бродит ваш коллега? Соломон Фишбейн опаздывает уже на пятнадцать минут.

– Доктор, умоляю, простите! – из-за двери раздаётся виноватый голос Шлёмы. – Я капельку проспал.

– Джой, идите на беговую дорожку, через пять миль возвращайтесь, мы ещё раз измерим давление. Соломон, присаживайтесь, приготовьте левую руку.

Включаю тренажёр, начинаю разгоняться. Астронавты привычны к бегу: в модуле Транквилити на МКС установлена беговая дорожка, на которой мы регулярно занимаемся. Это позволяет сохранить мускулы, находясь наверху. У русских есть своя дорожка, которая постоянно ломается: в последний раз у неё порвалось полотно. Впрочем, бег в невесомости заметно отличается от бега при гравитации: наверху ты толкаешь полотно, здесь оно толкает тебя.

Минут через десять в зал заходит Шлёма. Включает соседнюю дорожку, начинает пробежку.

– Прошу прощения, миз, не могли бы вы мне немного помочь? – спрашивает он спустя некоторое время.

– Я вся внимание.

– Я плохо просыпаюсь, – краснеет Шлёма. – Не могли бы вы иногда будить меня, если я опаздываю. Я дам вам свой номер, вам нужно будет только нажать вызов.

– Что мешает тебе поставить будильник?

– Психологические установки, миз. Будильник я не слышу: мой внутренний лентяй его звонок игнорирует.

– Хорошо, – соглашаюсь быстро, здесь нет ничего сложного. – Подойди после тренировки.

Док измеряет давление ещё дважды, а в конце повторно берёт кровь. Я привычна к спорту, тонометр оба раза показывает эталонные сто двадцать на восемьдесят. После окончания занятий Шлёма диктует мне свой номер, заношу его в смартфон.

Времени до ужина едва хватает, чтобы принять душ, переодеться и спуститься в обеденный зал. За столиком только трое, Пэйн отсутствует.

– А где Гарри?

Не то, чтобы меня это сильно интересует, но военные обычно пунктуальны.

– Улетел в Вашингтон, – сообщает Бет. – Не прошёл по состоянию здоровья.

Выходит, послеобеденная пробежка была медкомиссией? Может, подойти к доку и попросить тоже отправить меня домой по медицинским показателям? Хотя нет, тогда данные попадут в агентство, и с лунной гонки меня точно снимут. Так и вижу ехидную улыбку Лесы Роу, так и слышу слова: «Это залёт, астронавт!»

Продолжение ужина проходит в молчании. Даже Гилл подозрительно немногословен. Доедаю бекон, выхожу в коридор, где меня нагоняет Шлёма.

– Составили планы на вечер, миз? Я тут собрался в библиотеку, хочу посмотреть, какие сокровища мысли в ней таятся. Не желаете присоединиться?

Ни секунды не сомневалась, что из всех доступных развлечений он выберет библиотеку. Типичный гик.

– Я лучше поплаваю.

Поднимаюсь в номер за купальником и отправляюсь на поиски бассейна.

Бассейн вынесен в отдельное крыло. Его длина двадцать пять, глубина полтора, ширина каждой из четырёх разделённых поплавками дорожек два ярда. По сравнению с бассейнами центра Линдона Джонсона, в которых мы отрабатываем внекорабельную деятельность, это просто лужа. Но я пришла сюда не работать, а отдыхать. Переодеваюсь и ныряю. Вода прохладная, по коже пробегают мурашки. Проплыв кролем сто ярдов немного согреваюсь. На левой дорожке плавает молодой афроамериканец, похоже, один из сотрудников клиники. Я легко его обгоняю: плавать я люблю и умею. Минут через десять в воду правой дорожки с брызгами входит Джейкоб Гилл и шумно загребает, пытаясь сразу выдать максимальную скорость. Его движения мощны, но не идеальны, на дистанции я легко дам ему фору.

Гилл сдувается, проплыв половину мили. Он, игнорируя лесенку, тяжело, как тюлень, вылезает из бассейна и, демонстрируя всем свои эталонные кубики пресса и классическую голливудскую улыбку, уходит в сторону душа. Я, закончив заплыв десять минут спустя, наслаждаюсь тугими горячими струями душа. После заплыва мышцы приятно тянет. На выходе из душевой меня перехватывает Гилл. Он одет в чёрную рубашку, идеально отутюженные брюки и пахнет пафосной туалетной водой.

– Красавица, удели мне минутку, – просит он.

– Однажды, когда взойдёт голубая луна, – сообщаю, пытаясь обойти нахала.

– Не так быстро, – Гилл придерживает меня за локоть.

А он обворожителен, мечта девочек в пубертатном периоде. Так и хочется сделать шаг навстречу. От его прикосновения у меня в животе начинают порхать бабочки. Усилием воли превращаю их обратно в мерзких зелёных гусениц и стоически объясняю:

– Я вроде ясно сказала: вы не в моём вкусе. Дайте пройти.

Освобождаю локоть и направляюсь в раздевалку. Когда я выхожу полностью одетая, Гилла в бассейне уже нет. По пути в номер пытаюсь осмыслить, что это, собственно, было. Хочется верить, что Джейкоб Гилл просто озабоченный флотский, но что-то часто в последнее время он встречается у меня на пути.

В номере душно. Открываю форточку и опускаюсь в кресло.

– Привет, Рэй, – говорю мужу. – В клинике не так плохо, как я ожидала. Здание шикарное, здесь есть даже свой бассейн. Кормят прилично, лучше чем в той гамбургерной, куда ты меня водил, когда ухаживал. А ещё со мной в группе тот придурок из ВМФ, который устроил мне аварию. Ты представляешь, он пытался меня клеить. Внешность у него ничего, а мозгов – как у курицы. Надеюсь у них во флоте не все такие, иначе Америка обречена. Завтра у меня операция. Мне в голову вставят железку. Не переживай за меня, я справлюсь. Когда у человека есть цель, его ничто не остановит. Таков путь к звёздам.

Расправляю постель, забираюсь под одеяло. И тут же проваливаюсь в пугающую черноту, окруженную звёздами. От липкого холодного ужаса дрожат колени. Понимаю, что это сон, но ничего не могу поделать, мне кажется, что я снова осталась одна в открытом космосе.

Утром у меня операция. На завтрак не иду – наркоз лучше переносится на голодный желудок. Операционная находится на самом верху, рядом с вертолётной площадкой. Над дверью горит зелёная лампа. Захожу внутрь, осматриваюсь.

Робот похож на хоккейный шлем, прицепленный к 3D-принтеру. Неожиданное осознание, что он будет копаться в моём черепе, даёт о себе знать мурашками по коже. Раньше я так реагировала только на психологов. Рядом стоит нечто среднее между стоматологическим креслом и ложементом дракона. Чуть в стороне вижу небольшой столик, где разложены инструменты анестезиолога. Возле него, закинув ногу на ногу, сидит блондин лет тридцати, видимо он и будет меня погружать в объятья Морфея. На стене висит ростовое зеркало.

– Садитесь, – говорит Джеффри Пол Янг.

Для него такая операция рутина, и я этому рада. Устраиваюсь на кресле, ладонью вверх кладу руку на подлокотник. Анестезиолог делает инъекцию, и через пару минут я проваливаюсь в бескрайнюю черноту космоса, в прошлое, о котором каждый день пытаюсь забыть.

Я в ложементе дракона, передо мной сенсорный дисплей, на который выводится техническая информация. Корабль маневрирует, сейчас он пытается уравнять скорости с другим объектом. Чтобы понять, что это Хаббл, не надо смотреть в иллюминатор.

– Гарри, аккуратнее, проскочишь, – нервничает командир.

– Ричи, не проповедуй в хоре. Я чёртов лучший пилот на ближайшие триста миль. Я его не проскочу. Верно, Хьюстон?

Командир Ричард Боуэн и пилот Гарри Олтман обожают лёгкие пикировки. Миссии это не вредит, Гарри с Ричардом лучшие друзья, внизу они семьями ходят друг к другу в гости.

– Когда в указанном радиусе всего четыре человека, включая тебя, не так уж и трудно быть лучшим, – слышу в наушниках слегка искаженный помехами голос Джейка. – «Улисс», курс подтверждаю.

Джейк классический педант, если он что-то подтверждает, сомнений быть не может.

– Принял, – коротко говорит Ричард. – Кингзманы, никуда не торопимся. Пока не уровняем скорости, приклейте свои задницы к ложементам.

Поворачиваю голову к Рэю. Муж всем видом пытается показать, что даже не думал подниматься со своего места. Актёр из него отвратительный.

– Потерпи, до нашего выхода ещё три четверти часа, – сообщаю мужу.

Сама немного волнуюсь, и муж это понимает.

– Успокойся, родная, всё будет хорошо, – Рэй накрывает мою руку своей ладонью, и мне сразу становится легче. Перчатки у внутрикорабельного скафандра, мягкие, эластичные, я чувствую через них сильные пальцы мужа.

Ускорение плавно вжимает спину в ложемент. Этого не должно быть – чтобы уравнять скорости с телескопом последние сорок минут мы аккуратно тормозим. Сенсорный экран мигает и гаснет.

– Гарри, что происходит? – спрашивает Ричард. Командир нужнее всего, когда что-то идёт не так.

– Ричи, я потерял управление, – в голосе пилота звучит тихая паника. – Хьюстон, это вы нас подхватили?

В эфире трещат помехи.

– Хьюстон, вы меня слышите? – басит Ричард. – Хьюстон? Вот чёрт! Гарри, кто управляет драконом?

– Нет идей, – отвечает пилот.

– У меня есть, – вздыхает Рэй. – Связи с Хьюстоном нет, дистанционное управление отпадает. Остается одно. Командир, кто-то взломал бортовой компьютер.

– Второй вопрос. Куда мы летим? – спрашивает Ричард.

– Боюсь, у меня плохие новости, – говорит Гарри. – Кто-то хочет протаранить нашим драконом Хаббл.

Гарри тычет пальцем в иллюминатор. Прямо перед нами висит телескоп, крошечный, похожий на тюбик из под губной помады. Где-то под желудком набухает ледяной ком ужаса. Рэй успокаивающе поглаживает мою руку.

– Кингзманы, переодевайтесь, – командует Ричард. – Только пошустрее, вам придётся выйти наружу чуть раньше, чем планировалось. Гарри, мы лезем в служебный отсек, надо перекрыть подачу топлива.

– Инженеры они, – Гарри тычет пальцем в нашу сторону.

– Инженеры будут исправлять, то что мы сейчас испортим. И желательно к этому времени они должны быть во внешних скафандрах, – командир тяжело вздыхает. – А пилот у нас ты. Мне нужно, чтобы мы с гарантией промахнулись мимо телескопа. И при этом корабль не сильно закрутило. Тебя же учили управлять драконом, попробуй сделать это без компьютера.

Гарри кривится, будто съел лимон, но отцепляется от ложемента и выталкивает себя в служебный отсек.

Сменить космический скафандр – тот ещё квест. У внутрикорабельных скафандров SpaceX, в которых мы поднимаемся наверх, молния расположена между ног. Снять их ещё труднее, чем надеть. Особенно в ограниченном пространстве кабины дракона. Рэй помогает мне раздеться, затем я ему. Это штатная процедура, многократно отработанная внизу, только предполагалось что осуществляться она должна в невесомости при выключенных двигателях. Дракон же продолжает маневрировать. Не самые приятные ощущения, когда в процессе тебя вместе с напарником бросает на стену. Камасутра отдыхает.

EMU получается надеть быстро. Похоже мы раза в два превзошли нормативы. Рэй показывает знак окей и хлопает меня по плечу. Я улыбаюсь: у меня замечательный муж. В этот момент кто-то открывает шампанское.

Взрыв двигателя, когда ты находишься в скафандре, действительно похож на хлопок шампанского. И даже свист выходящего из корабля воздуха звучит как шипучка. Моментально переключаясь на воздушную смесь из ранца. Рэй синхронно повторяет моё движение. Порядок действий при разгерметизации у астронавтов доведён до автоматизма.

– Там парни! – в наушниках грохочет голос Рэя.

Муж ныряет в служебный осек. Пытаюсь протиснуться за ним, но Рэй останавливает меня жестом. Заглядываю внутрь. Один из двигателей вырван с корнем, в борту сквозная дыра размером с бейсбольный мяч. Ричард мёртв, понимаю сразу. С головой, развернутой на сто восемьдесят градусов не живут. Гарри ещё дышит. На груди его скафандра отверстие, откуда фейерверком разлетаются шарики крови. Их как пылесосом затягивает в пробоину.

– Джой, принимай Гарри, – говорит Ричард, проталкивая пилота в кабину.

Пытаюсь подать воздушную смесь для Гарри Олтмана через ближайший ложемент, светодиод горит красным. Система жизнеобеспечения в драконе находится в служебном отсеке, рядом с двигателями, и сейчас она не работает. Рэй задраивает люк в кабину. Пилот совсем плох. Достаю из медицинской укладки антибиотик, делаю инъекцию. Гарри открывает глаза.

– Вы должны завершить миссию, – говорит он.

С губ пилота стекает кровь, повреждено лёгкое.

– Дружище, похоже, наша миссия плавает вверх брюхом, – отвечает Рэй.

Случаются ситуации, когда для оптимизма нет места.

– Прилетят спасатели, – хрипит пилот. – Дождитесь. Снимите хард с Хаббла. Телескоп что-то увидел. Нас хотят остановить. Не знаю кто. Может, русские. Или китайцы. То что записано там – очень важно. Даже ценой жизни…

Гарри умирает, не успев завершить фразу. В этом он весь: миссия всегда на первом месте. Рэй что-то говорит, но я его не слышу. Парни умерли, внутри пустота. Муж трясёт меня за плечо. Включаюсь.

– Джой, ты меня слышишь?

Машинально киваю.

– Герметичность кабины нарушена, мы теряем воздух. Система жизнеобеспечения не функционирует. Мы летим непонятно куда. Связи с Землёй нет. Спасателей ждать не меньше суток, а дыхательной смеси в скафандрах всего на четырнадцать часов. Но ты можешь спастись.

На слове «ты» меня прошибает холодный пот.

– Молчи, не перебивай. Смена ранца в безвоздушной среде в EMU не предусмотрена. Резерв дыхательной смеси – на семь часов. На борту четыре ранца, предполагалось два парных выхода в открытый космос. Проблема в том, что через семь часов в кабине будет вакуум. Нам предстоит переделать скафандр так, чтобы ты могла менять ранец самостоятельно. Для астроинженера это плёвая задача.

– Ты же будешь рядом, – мой голос дрожит.

– На двоих воздуха точно не хватит, мы умрём, не дождавшись спасателей. Ты останешься одна. Ты меньше весишь, потребляешь меньше кислорода, шанс выжить у тебя больше. Будь хорошей девочкой!

– Рэй!

– Джой, нас пытались убить. Кому-то очень хочется, чтобы никто не вернулся вниз.

– Из-за обычного сбоя компьютера… – пытаюсь возражать я.

– Да при чём тут сбой компьютера? Используй уже мозги! Чему тебя все эти годы учили? Метилгидразин не взрывается без катализатора. Парни могли разобрать и заново собрать все шестнадцать маневровых двигателей, и аварийное отключение – худший из возможных вариантов. Это не авария, это диверсия!

– Но как? – в голове сумбур мыслей. Рэй прав, Рэй всегда прав. Но выход, который он предлагает, мне категорически нравится. Это даже не выход, это предательство. Он хочет оставить меня наедине с чернотой космоса.

– Успокойся, родная. Так надо. Ты сильная, ты справишься.

Спустя какое-то время я лечу в пустоте космоса. Под ногами застыл цилиндр Хаббла, над головой – огромный шар Земли. Crew Dragon уже превратился в мелкую звёздочку. Внутри в ложементах лежат три безжизненных тела. Командир миссии «Улисс» Ричард Боуэн. Пилот Гарри Олтман. И мой муж Рэй Кингзман.

Я кричу, но моего крика никто не слышит.

Сознание возвращается моментом. Секунду назад я висела в пустоте, и вот уже лежу на кушетке и смотрю в ослепительно белый потолок. Это прошлое, всего лишь прошлое, воспользовавшееся минутой моей слабости, чтобы выползти из недр памяти.

– Успокойтесь, – откуда-то сбоку слышу Джеффри Пола Янга. – Операция прошла успешно, вы теперь немного киборг.

Он же видит мой пульс. Пытаюсь сосредоточиться на дыхательной гимнастике. Кончик языка касается нёба, вдох. Один, два, три, четыре. Держу воздух в лёгких, считаю до семи. Теперь медленный выдох. Этой технике учат в агентстве, она помогает быстро успокоиться, взять себя в руки.

– Отлично, просто великолепно. У астронавтов замечательный самоконтроль, – в голосе дока звучит радость. – Какие бы призраки вам не грезились, они уже ушли.

Действительно, призраки.

– Спасибо, док. Мне уже можно вставать?

– Разумеется.

Сажусь на кушетку. Воздух пахнет клиникой. Голову сдавливает повязка.

– Голова не кружится?

Прислушиваюсь к ощущениям.

– Определённо нет.

– Дотроньтесь пальцем до кончика носа. Теперь другой рукой.

Послушно выполняю указания дока.

– Отлично. Можете возвращаться в свою комнату. Если почувствуете недомогание – незамедлительно вызывайте медперсонал. Вы не в космосе – вам сразу же помогут. И жду вас через три часа в своём кабинете: мы будем учиться взаимодействовать с устройством.

Подхожу к зеркалу, поправляю неровно торчащую из-под повязки прядь. Затылок слегка чешется, но ни малейшего ощущения, что внутри зашито что-то чужеродное не возникает. Киборгом я себя не чувствую.

В номере жарко. Перешагнув порог, первым делом включаю кондиционер. Достаю из холодильника банку краша, бросаю маску на кровать. Наслаждаясь двойной прохладой, стекаю в кресло. Классический апельсиновый вкус сейчас самое то.

– Рэй, поздравь меня, я киборг, – говорю мужу. – У меня в голове стоит жучок, который будет отслеживать эмоциональное состояние и отправлять его в психологическую службу агентства. Это звучит ужасно, но без него мои шансы полететь на Луну близки к нулю. Операция была неприятна. Мне сделали наркоз и я опять оказалась там. В пустоте, когда вокруг только звёзды. Лучше бы мы тогда поменялись местами, я потом несколько раз пересчитывала, воздуха хватило бы любому из нас. Ты бы со всем этим справился, ты сильный. Я стараюсь быть как ты, Рэй, но у меня плохо получается.

Около часа просто валяюсь в кресле. Хочется в душ, но нельзя: на голове повязка. Достаю из сумки купленный в Мексике графический роман: так я пытаюсь выучить испанский. Представляю, что я наверху, где ожидание – часть работы и погружаюсь в картинки. Когда в следующий раз смотрю на смартфон, до встречи с доком остаётся двадцать минут. Поправляю косметику и спускаюсь на занятия.

Большую часть кабинета Джеффри Пола Янга занимает дубовый стол. На нём стоят монитор и небольшая светодиодная лампа, выполненная в форме свечи. Напротив стола – пять больших мягких кресел, похожие когда-то были на ранчо у моего отца.

– Присаживайтесь, – предлагает док.

Плюхаюсь в центральное кресло. Слева от меня садится Бет, справа – Шлёма и Джейкоб.

– Сегодня утром каждому из вас я имплантировал нейроинтерфейс, – буднично говорит Джеффри Пол Янг. – Сейчас мы будем учиться им управлять. Кто хочет стать первым?

– Я! – Шлёма буквально выпрыгивает из кресла, его глаза горят.

– Отлично. Попробуй зажечь свечу! – док указывает рукой на лампу.

– Волшебство! Как у Асприна! – Шлёма в восторге. – Сейчас, надо сосредоточиться, пропустить через себя... Эм, док, вы меня разыгрываете?

– Ну может совсем немного, – Джеффри Пол Янг улыбается. – Сначала прошу всех положить на стол смартфоны. Их надо разблокировать, я сейчас установлю вам приложение.

Док усаживается за стол и включает компьютер. Инсталляция занимает всего пару минут.

– Теперь, молодой человек, – док обращается к Шлёме, – попробуйте расслабиться и перестать думать. Представьте журчание воды. Я вижу повышенную активность коры. Она создаёт помехи, а нам нужен чистый сигнал. Лишние мысли всегда мешают. Расслабьтесь. И лучше это делать с открытыми глазами. Я не шутил, когда говорил, что вам придётся учиться медитации. Так, почти получилось. А теперь вы должны пожелать зажечь эту свечу.

Шлёма наводит на лампу палец, лампа его игнорирует. Со стороны Гилла раздаётся ехидный смешок.

– Молодой человек, попробуйте ещё раз, – ободряет Шлёму док. – Вы делали всё правильно, просто повторите, пытаясь запомнить ощущение, которое возникло. А теперь ещё раз. И ещё. Отлично, я записал профиль. Заносим его в приложение, выбираем действие: отправить сигнал на устройство… Идентификатор устройства виден в сети Bluetooth. В данном случае мы отправляем для лампы сигнал «on». Теперь попробуйте ещё раз. Постарайтесь повторить ощущение. И не забывайте не думать.

Шлёма смотрит на лампу, лампа загорается.

– А теперь мы будем пробовать выключить лампу, – говорит док.

Управлять нейроинтерфейсом выходит просто. Это не волшебство, это просто ограниченное число команд, которые умеет узнавать смартфон. У меня почти сразу получается и включить и выключить лампу, самое сложное – погрузиться в лёгкую медитацию, «не думать». В заключение док сообщает, что со временем мы научимся создавать новые профили силой мысли. Будет такой сложный профиль, который получив от мозга команду, сам создаст новые профили. Но пока у нас для него не хватает ни самоконтроля, ни нейронных связей.

Поднимаюсь к себе в номер, открываю приложение. Профиль «зажечь лампу» одиноко горит зелёным. Стук в дверь отрывает меня от созерцания первого достижения. Бросаю смартфон на стол, иду открывать. В коридоре меня поджидает Гилл. Он улыбается.

– Я вам вчера вроде всё объяснила, – тоном снежной королевы, только что расколотившей дюжину зеркал, говорю я.

– Это не то, о чём вы подумали, Джой. У меня к вам... – Гилл запинается, – деловое предложение.

– Внимательно слушаю.

Чувствую запах крысы, но выслушать Гилла требует вежливость. Может, он, наконец, отстанет.

– Прямо здесь? – его улыбка тускнеет. – Не привык разговаривать в дверях.

– Я не намерена пускать вас в свой номер.

– Может спустимся этажом ниже? Спортзал должен быть свободен.

– Если вы меня тронете хоть пальцем, я вызову полицию, – сообщаю я.

– Даже в мыслях не было, – возмущается Гилл.

Спускаемся в спортзал, Гилл садится на скамейку. Опускаюсь напротив.

– Как я сказал, у меня к вам деловое предложение. Вы одна из основных кандидатур, которую НАСА рассматривает для участия в миссии «Артемис 3».

Происходящее начинает складываться в единый пазл.

– Мистер Гилл, я не сойду с дистанции, сколько бы букмекеры мне не предложили. Я ведь права? Вы представляете букмекеров?

Гилл смеётся. Звонко, заразительно.

– Что вы, Джой. Если бы я хотел, чтобы вас сняли с программы, это произошло бы ещё вчера. Я не имею никакого отношения к букмекерским конторам и ставкам на то, чья нога первой в этом веке коснётся реголита. Более того, я даже немного заинтересован, чтобы эта честь была оказана вашей изящной ножке.

– Тогда я вас внимательно слушаю.

– Возвращение на Луну – знаковое событие в истории человечества. 21 июля 1969 года Нил Олден Армстронг спустился на реголит со словами: «Это маленький шаг для человека и огромный скачок для человечества». Сегодня эту фразу знает каждый из восьми миллиардов землян. Миссия «Артемис 3» будет не менее важна. И слова, которые скажет первая женщина, достигшая Луны, останутся в истории. Мои наниматели готовы заплатить за эти слова круглую сумму.

– Не интересует, – отвечаю я.

– А если эта женщина не примет наше предложение, то окажется, что она психически нестабильна, и вместо неё полетит совершенно другой астронавт. Что скажете, Джой? Вы с нами?

Смотрю на Гилла как на таракана и с улыбкой сообщаю:

– Скорее ад замёрзнет, чем я поддамся на шантаж. Проваливай отсюда, и если я ещё раз увижу твою самовлюблённую рожу, сообщу об этом офицеру безопасности.

– Я хотел как лучше, – говорит он и рывком сокращает дистанцию.

В плечо мне упирается что-то острое. Отшатнувшись, я вижу в руке Гилла инъектор.

– Не переживайте, Джой, это всего лишь снотворное. Сейчас вы уснёте, а на Луну полетит кто-то ещё.

– Из-за того, что я уснула? – не верю я.

– Из-за того, что вы уснули в барокамере, – поправляет Гилл. – А там, знаете ли, весьма ограниченный запас кислорода. Вы залезли внутрь, заснули, задохнулись. Печальный несчастный случай.

Чувствую, что сползаю на пол. Гилл подхватывает меня на руки.

– Всё могло быть иначе, Джой, вы сами всё усложняете.

Барокамера открыта, Гилл опускает меня внутрь. Здесь тесно и темно.

– Доброго сна, Джой. Я пришлю вам венок.

С легким щелчком крышка барокамеры захлопывается. Темнота плывёт, она кажется мягкой и совсем не страшной. В какой-то момент вокруг появляются звёзды. Я в открытом космосе, маленьким полумесяцем от меня удаляется «дракон». Понимаю, что проваливаюсь в кошмар: на самом деле я всё ещё в барокамере, в которой с каждой секундой остаётся всё меньше кислорода. Я уже была в подобной ситуации наверху, тогда Рэй нашёл выход.

– Рэй! – я пытаюсь кричать, но губы едва шевелятся.

Рей говорил, что инженер – это человек, который находит решения, когда всё совсем плохо. Думай, Джой, безвыходных ситуаций не бывает. Ты смогла сутки прожить наверху, без корабля, в открытом космосе. Сейчас ты в клинике, рядом есть люди, а у тебя в голове зашит нейроинтерфейс. Смартфон остался в номере, это наверху, совсем недалеко. Дальности должно хватить.

Единственная проблема – в приложении единственный профиль. Я умею только зажигать лампочку на столе у дока. Азбука Морзе? Три точки, три тире, три точки. Международный сигнал SOS. Если лампа включена, если док у себя в кабинете, если он поймёт в чём дело, если смартфон увидит лампу на таком расстоянии. Слишком много «если». Должен быть другой выход.

«Мы рекомендуем пациентам заглянуть внутрь себя», – всплывают в памяти слова дока. Кто внутри меня? Рэй?

– Рэй! – мысленно кричу в пустоту. – Рэй, помоги. Последний добавленный номер в телефонной книжке – номер Шлёмы. Набери его, он всё поймёт. Набери его! Набери Шлёму! – раз за разом повторяю я.

Дракон медленно удаляется от меня, превращаясь в одну из множества звёзд.

Космос пахнет клубникой и розмарином. Уютный домашний запах пробивается сквозь бескрайнюю черноту пространства. Открываю глаза, и становится светло. Я лежу в больничной палате, к моей руке тянется макаронина капельницы. В кожаном кресле у дальней стены дремлет Шлёма. Пытаюсь тихо свистнуть, но на вдохе меня сотрясает кашель. Шлёма открывает глаза.

– Вы очнулись, миз.

– Я в курсе, – сообщаю, справившись с кашлем. – Расскажешь, что случилось?

– Вы набрали мой номер, миз. Я принял вызов, с вашей стороны была тишина. Я подумал, вы случайно нажали кнопку, и сбросил. Через пару секунд смартфон зазвонил опять. Тогда я позвал Элизабет и доктора Кроули, и мы отправились на ваши поиски.

– У него это получилось! – меня охватывает чувство любви и благодарности. Рэй меня не оставил.

– Да, нейроинтерфейс – волшебная штука, – по-своему понимает меня Шлёма. – Как вы умудрились заснуть в закрытой барокамере? Ещё чуть-чуть, и мы бы вас потеряли.

– Гилл, – говорю я. – Меня запер там Джейкоб Гилл. А перед этим сделал укол.

– Но вы могли умереть! – ошеломлённо восклицает Шлёма.

– Это определённо было в его планах.

– Но тогда... Надо вызвать полицию, сообщить в АНБ, Элизабет просила...

– Подожди, – останавливаю Шлёму. – Расскажи, какое отношение ко всему этому имеешь ты.

– Я? – Шлёма изумляется столь естественно, что я вручила бы ему Оскар.

– Ты помощник Линды Стронг. Линда направила нас с тобой в эту клинику. Сюда же попадает Гилл, которому от меня кое-что очень надо. Учитывая, что за пять минут такую комбинацию не организуешь, Линда однозначно была в курсе происходящего. А тебя она послала следить за мной, не так ли?

– Это не то, о чём вы подумали, миз, – из Шлёмы будто бы спустили воздух.

– Рассказывай.

– Миз, я обманул Линду. Я очень хотел себе нейроинтерфейс… И я подделал направление, – ещё немного и он заплачет.

– Подделал направление?

Я ожидала совсем не этого.

– Я запустил кота к вам в форточку. И когда все убежали на грохот, залез в рабочий планшет Линды. Дописал в направление своё имя.

– К этому времени письмо уже было отправлено, – возражаю я.

– Я заранее поменял настройки сети. Соединения не было, письмо лежало в исходящих.

– Зачем? – задаю я главный вопрос.

– Миз, это волшебство! – Шлёма разводит руками. – Оно стоит того, чтобы обдурить ведьму. Миз, пожалуйста, прикройте меня. Даю слово чести, я непричастен к заговору против вас.

– Извини, Соломон, не могу. Ты единственный свидетель, без твоих показаний Линда избежит ответственности. А потом она напишет в моём психологическом профиле такое, что о Луне мне придётся забыть.

– Я не отказываюсь давать показания, миз. Просто подтвердите, что Линда в вашем присутствии внесла моё имя в направление. Это всё, чего я прошу! Что бы она не сказала, ей никто не поверит, она преступница, а вы жертва.

– Уговорил, – соглашаюсь после некоторого раздумья. – Но ты честно и подробно должен будешь рассказать о заговоре. И внутренней безопасности, и полиции, и, если потребуется, АНБ.

– Спасибо, миз! – Шлёма сияет от счастья. – Кстати, про АНБ. Элизабет просила позвать её, когда вы проснётесь.

– Зови.

Шлёма уносится в коридор. Я рассматриваю потолочный светильник. Впрочем, ожидание не затягивается: уже через пару минут Бет с Дугласом заходят в палату.

– Побудь снаружи, – говорит она проскользнувшему вслед за ними Шлёме, и тот исчезает за дверью.

– Рассказывай, – говорит она мне.

Сейчас передо мной не доброжелательная девушка пациент клиники, а опытный агент. Подробно рассказываю о происшедшем, подкорректировав только момент заполнения направлений. Шлёма меня спас, не хочется, чтобы мелкое нарушение испортило ему жизнь. Ещё молчу про Рэя – не хочется, чтобы меня посчитали сумасшедшей. В изложенной версии я просто очень хотела позвонить Шлёме, и смартфон это понял.

– Услышал от кого другого – не поверила бы, – говорит Дуглас, когда я заканчиваю рассказ.

Развожу в ответ руками.

– Джой, тебе придётся стать чуть осторожнее – Гилл успел сбежать, – сообщает Бет. – Его, конечно, найдут, но мы пока не знаем сколько у них сообщников.

– Я хотела бы попросить – когда будете передавать дело полиции, отправьте копию в службу безопасности агентства, – говорю я. Линда ещё та змея, наверняка попытается выставить меня сумасшедшей.

– А с чего это мы будем передавать его полиции? – удивляется Бет.

– А разве покушение на убийство первой степени несёт угрозу национальной безопасности? – удивляюсь я. – Формально это работа копов.

– Тут такое дело, Джой… – мнется Дуглас. – Установленная вашей группе модель нейроинтерфейса считается секретной технологией. Помнишь ту миссию, когда тебя вытаскивал Грэг?

Вспоминаю темноту звёзд, многочасовое ожидание в пустоте, дракон, на котором прилетели спасатели. Грег Фэйбер подхватывает мой скафандр, нас сносит к Хабблу. Зеркало телескопа, в котором застыло отражение чужой планеты. Зелёный шарик в сопровождении двух лун.

– Америка установила контакт с иным разумом, – говорит Дуглас. – Нейроинтерфейс – разработанный нами инструмент для связи с ними. Когда мы расшифруем код, сможем говорить с инопланетянами. К сожалению, информация утекла к русским, и, похоже, не только к ним. Поэтому любой подозрительной активностью в этом направлении занимается АНБ.

Молча киваю, думая про Шлёму. Вот ведь проходимец!

2021 год