Ваня рисовал кусочком угля на выбеленной стене соседского дома мохнатого кота. Башка у зверька получилась квадратной и, почему-то, обращенной книзу, и мальчик сидел на корточках, пытаясь придать сотворенному им коту подобие жизни. Усы зверька напоминали разломанную метелку, а заключенная меж них улыбка – поставленный на попа примус, но мальчик не сдавался. Прикусив язык, он рисовал коту зубы – человеческие, не кошачьи, а посему смотревшиеся в этой галиматье достаточно органично.
– Иван, ишь негодник, а ну пшёл прочь! – из окна дома выплеснулась вода, предназначенная мальчишке.
Ваня с отменной реакцией отпрыгнул в куст и громко завопил.
– Чё орешь, как оглашенный? – спросила соседка, по пояс высунувшаяся из окна.
– Шшшиповник, – прошипел Ваня, указывая на куст, в который он по дурости угодил.
Мальчик с трудом проглотил слезы, стараясь держаться как и подобает мужчине.
– И поделом тебе, – тут же заявила соседка. – Неча каракули на моей стене малявать. Побелка ноне цельный алтын стоит. Вот езжай в свою Армению и там малюй чё хошь, а ежели хоть раз ещё увижу подле своего дома – все уши пообрываю.
Ваня, выражая свое пренебрежение, повернулся к соседке спиной и вприпрыжку направился к морю.
Море в Феодосии не такое, как везде. Если на закате долго смотреть на воду, то можно увидеть поднимающиеся из морских глубин великолепные дворцы и ведущую к ним лазурную дорогу. Говорят, что по этой дороге можно придти в Древнюю Тавриду, легендарную страну, существовавшую еще до расцвета Греции. Но туда еще никто не ходил, а вот целебные свойства морской воды испытал на себе каждый мальчишка. Если войти на закате в море, то любые болячки, царапины, тумаки, укусы к утру полностью сходили, оставив на своем месте мягкую розовую кожицу.
А закат был красив. Ваня долго смотрел на дворцы и уходящую к ним дорогу, а после грузно плюхнулся в море. Соленая вода приятно защипала царапины, и Ваня блаженно улыбнулся. А затем он увидел ее.
Девчонка лет двенадцати, в розовой кофте и смешных шароварах шла по лазурной дороге аки посуху. Со стороны моря. Ветер развевал ее косы, и по мере ее приближения Ваня вдруг усек, что где-то уже видел это лицо. Словно в поствоспоминании, какие случаются на грани сна и пробуждения, когда первые лучи солнца врываются в комнату, разбрасывая длинные тени, но все еще хочется понежиться в постели.
Тем временем девчонка тоже увидела Ваню и, задорно подмигнула ему. Мальчишка вылез из воды и уселся на прибрежном валуне, упорно делая вид, что происходящее его ничуть не удивило.
– Привет! – девчонка легко шагнула на камни и села напротив Вани.
Теперь он разглядел ее лучше. Обычное девчоночье лицо: две смешные косички, слегка курносый нос, веснушки...
– Привет, – легко откликнулся Ваня. – А как это ты шла по морю?
– Не по морю, а по главной дороге. Невелика мудрость, – девчонка противно хихикнула. – А как тебя зовут?
– Ванькой, а тебя как кличут?
– Мией.
– Мия? – Ваня недоверчиво посмотрел на девочку. – Брешешь, нет такого имени в святцах.
– Больно надо! На кой мне ваши святцы сдались?
– Так ты некрещеная? – ужаснулся Ваня и осенил себя крестным знамением. – И в Бога не веруешь?
Мия широко улыбнулась. Ваня вздрогнул и трижды перекрестил Мию.
– Ну чё, успокоился? – спросила Мия, и посмотрела на Ваню сверху вниз. Ваня очень хорошо знал этот взгляд – именно так смотрела на него тетка из Тифлиса. Покровительственно и в то же время вызывающе.
– Успокоился, – хмыкнул Ваня. – Умей уважать чужую веру.
Эти слова Ваня десятки раз слышал от Анвара – жившего по соседству магометанина.
– И как ты такой бестолковый умудрился меня углядеть? – спросила Мия.
– И ничё не бестолковый. У меня глаза молодые.
– Дурашка, да при чем тут глаза? Чтобы увидеть меня одних глаз мало.
– Ага, щас скажешь "сердцем смотреть надо", – фыркнул Ваня. – Не верю я в эти девчачьи байки.
– Я тоже не верю, – примирительно сказала Мия.
Эти слова Ваню обескуражили.
– А почему тогда...
– Смотри, – Мия указала рукой на заходящее солнце. – И говори мне, что ты видишь.
– Королевские дворцы. Зубчатые стены древних замков. Знамёна, развевающиеся на ветру. Лазурную дорогу, уходящую к горизонту. Древнюю Тавриду.
– Ты хорошо всё это видишь? – с трудом сдерживая улыбку, спросила Мия.
Ваня вгляделся в горизонт, и стены словно приблизились к нему, стали объёмными и отчётливыми.
– Как тебя, – ответил мальчишка.
– Так вот, ничего этого на самом деле нет.
Ваня недоверчиво замотал головой.
– Но я вижу замки... Я вижу дорогу... И все мальчишки видели.
– Ничего этого нет. Есть только мечта.
– Брешешь! – фыркнул Ваня.
– На кой мне надо? – возмутилась Мия.
– Ну не знаю. Небось, ты русалка? И хочешь меня своим пением сманить в море.
– Ну и каша у тебя в башке, – рассмеялась Мия.
– Почему каша? – обиделся Ваня.
– Пением сманивали не русалки, а сирены. Моряки бросались в море, углядев там что-то прекрасное, а я, супротив, говорю, что в море ничё хорошего нет. И, вообще, разве я пою?
– Не поёшь, – признал правоту Мии Ваня. – И хвоста у тебя нима. Ты не русалка.
– Умно, – похвалила Мия. – Как догадался?
– Ты подсказала, – не растерялся мальчишка.
– Подхалим, – по-своему поняла его Мия. – Но всё равно, больше одного желания не получишь.
– Желания? – в глазах Вани проскочила лукавая искорка. – Так ты золотая рыбка?
– Ишь, чё удумал! – Мия разгневанно сверкнула глазами. – Я Мия, нимфа осуществления мечты.
– Я то и хотел сказать, – согласился с ней Ваня. – А почто ты хочешь осуществить именно мою мечту.
– Ты смог меня углядеть, – ответила Мия. – Посему ты можешь загадать одно желание. Только одно, не прогадай.
– А может таки два? – мальчишка с надеждой посмотрел на Мию.
– Нет, только одно, – строгим голосом сказала девочка.
Желание родилось у Вани легко, мальчишка вдруг понял, чего ему пожелать.
– Хорошо, слухай меня...
****
Спустя шесть лет Иван стоял у входа в Санктъ-Петербургскую Академию Художеств и неуверенно переступал с ноги на ногу. Сегодня должна была решиться его судьба – быть или не быть Ивану художником. Уродливые коты остались в прошлом, теперь картины Ивана привлекали внимание; с точки зрения некоторых ценителей искусства Иван имел достаточно большой потенциал в живописи. Вот только сам он этого потенциала почему-то не чувствовал.
Мальчик в форме гимназиста выскользнул из двери и подошёл к Ивану.
– Профессор Воробьёв изволит вас принять у себя в кабинете.
Иван бодрым шагом вошёл в указанный кабинет и спрятал руки за спину, чтобы они не выдавали предательскую дрожь.
– Молодой человек, ваши работы, безусловно, талантливы, – профессор Воробьёв, руководитель пейзажного класса сидел напротив Ивана и пристально смотрел ему в лицо. – Полагаю, мы можем принять вас в Академию. Только сначала мне бы хотелось задать вам один вопрос.
– Я вас внимательно слушаю, профессор, – сказал Иван.
– К чему вы стремитесь? Для чего начали заниматься живописью.
Иван медленно поднял глаза к потолку и вздохнул.
– Понимаете профессор... я хочу нарисовать мечту.
– Мечту? – Воробьёв поправил пенсне и вопросительно посмотрел на Ивана.
– Шесть лет назад в Феодосии мне довелось повстречать Мию. Нимфу осуществления мечты.
– Я слышал эту легенду, – кивнул профессор. – Вы загадали желание?
– Да. Я хотел научиться рисовать.
– Зачем? Художников в наше время пруд пруди. Я думаю, для искусства было бы полезнее, если бы их было чуть меньше.
– Я хочу нарисовать её. Мию. Чтобы каждый мог увидеть её и загадать своё желание.
Профессор хмыкнул.
– Понимаете, молодой человек, в наше время люди разучились мечтать. Они не увидят Мию даже на картине.
– А что же они тогда увидят?
– Море. Солнце. Прибрежные скалы. Что угодно, только не свою мечту.
– Почему? Не понимаю? Так устроен мир?
– Так устроены люди. Впрочем, вы можете попытаться.
– Я буду пытаться всю жизнь! – воскликнул Иван. – Даже если вы не возьмёте меня, я всё равно стану художником. Я верю, что моя мечта будет исполнена.
– Я буду ходатайствовать о зачислении вас в Академию, – сказал профессор Воробьёв. Не подведите меня, молодой человек. Прошу ваши документы.
– Иван протянул Воробьёву толстый пакет со всевозможными справками.
– Иван Константинович Айвазян? – на армянский манер прочитал профессор фамилию Ивана. – Правильно?
– Нет! Неправильно. Не Айвазян. Айвазовский.