Школа магов и оборотней: ночь третьей луны

Семестровая работа – дело серьёзное. Она не просто показывает, чему ты научился за минувшие полгода, но и помогает перешагнуть через себя, вырваться за рамки возможностей, совершить маленькое чудо. Чаще всего его не удается повторить потом очень долго, но даже воспоминание о том, что ты однажды сделал это, наполняет уверенностью в собственных силах. Семестровая работа – это ещё и немалый риск остаться на прежнем уровне, внезапно понять, что прошедшие месяцы, а, может быть, и годы, потрачены впустую, остаться интеллектуальным банкротом. Всё вышесказанное характерно для любых школ, но в сверхъестественных учебных заведениях семестровая работа – это ещё и экзамен на право продолжить существование под луной. Выдерживают его далеко не все.

Руки у Матвея дрожали. Каждый раз, когда он пытался перевернуть страницу, дубовый стол ходил ходуном и отбрасываемые свечой тени, словно хищные птицы, скользили по потолку. Лежащая на столе книга именовалась "краткий справочник общеупотребительных заговоров, заклинаний и приворотов приокской зоны". Внутри можно было увидеть громоздкие формулы, сопровождаемые краткими пояснениями, по которым любой учащийся школы магов и оборотней должен был постигать премудрости волшебной науки. Теоретически всё просто: зубришь формулы, в нужное время воплощаешь их, и тайные законы мироздания начинают служить твоей прихоти. Вот только формул даже в кратком региональном справочнике было слишком много для запоминания. Временами Матвей дико завидовал отличникам, которые с невозмутимым видом трепались с домовыми, перекидывались в медведей, танцевали с русалками. Впрочем, каждый из них ходил по краю: одна неверно выраженная формула и русалка утянет под воду – не желая зла, просто ради забавы, а когда воды, наконец, расступятся, на берег, шамкая беззубыми челюстями, выйдет старик или старуха, в зависимости от пола оплошавшего школяра. Учителя в течение полугодия старались оградить учеников от опасностей, приглядывая за каждым их шагом. Но всю жизнь нянчиться с потенциальными властителями природы не будешь, поэтому наставники придумали семестровые работы, когда школяры не просто были предоставлены сами себе, но вдобавок к этому ещё и получали самостоятельное задание: в меру опасное, в меру безрассудное, в меру полезное.

Робкий стук в дверь прозвучал, словно раскат грома. Юноша машинально подумал о соседе по имени Еремей, спившемся агрономе, который ежедневно гнал у себя в избе самогон, продавая его по дворам, и люто ненавидел Матвея, единственного из всей деревни трезвенника. Юноша поёжился, быстро встал из-за стола, поднял со стола свечу, прошёл в сени, громко произнес:

– Кто стоит у врат моих: друг али враг, человек али зверь, жить али нежить?

Краем сознания Матвей ощутил незримое присутствие наставника; убедившись, что формула воплощена правильно, учитель вернулся к своим делам, а из-за отяжелевшей двери, которую сейчас не пробил бы и стопудовый таран, донесся тонкий девичий голосок:

– Матвей, это Лида, с добром пришла, умысла злого не имею, открой!

Юноша распахнул дверь, и в сени впорхнула пятнадцатилетняя девушка с серыми глазами и собранными в пучок огненно-рыжими прядями волос.

– Заговоры учишь? – спросила Лида растягивая гласные, казалось, она не говорит, а поёт. – Перед смертью не надышишься.

– День долог, да век короток, – улыбнулся Матвей. В компании Лиды юноша чувствовал себя увереннее. – Пока есть время, учиться надо, чтобы завтра локти кусать не пришлось.

– И много вызубрил? – хмыкнула девушка, распустив волосы. В полумраке избы она казалась грациозной огненной хищницей, вышедшей на охоту. – Похожа я на тигрицу?

Матвей вздрогнул, мелькнула мысль, что девушка читает мысли, но засуетившиеся на дальней стене тени тут же подсказали, что налицо обыкновенный морок, астральное продолжение женского кокетства.

– Очень похожа! – легко согласился Матвей.

Ещё в первом семестре директор – высокий самоуверенный волшебник по прозвищу Моллюск, на голове которого не росло ни единого волоса, а непременная улыбка повергала учеников в трепет – собрал мальчиков в актовом зале и сообщил им действенный способ избежать множества неприятностей, как на время учёбы, так и в дальнейшей жизни. "Никогда не спорьте с женщинами, – сказал он, глядя куда-то поверх голов учеников, – и жить станет намного проще". Сейчас юноша мог бы сказать, что он и сам не лыком шит, мороки наводить почище Лиды умеет, но решил промолчать – пусть девчонка потешится, семестровая работа всё по местам расставит. А она улыбнулась; словно птичка на жердочку, присела на локоток кресла, всем своим видом излучая такую уверенность и беззаботность, что Матвей понял – волнуется Лида, ох как волнуется.

– Не бойся, – сказал он и положил руку на плечо однокласснице. – Пусть будет то, чего не миновать.

Утро пришло внезапно, рассвет брызнул бардовым пламенем, освещая полупустую комнату, короткий огарок свечи, Матвея, склонившего голову на стол, Лиду, прикорнувшую в кресле. Где-то вдалеке, на окраине деревни, возвещая начало нового дня, запели петухи. Девушка сладко потянулась, подошла к однокласснику, легонько пихнула его в бок:

– Вставай, соня, зарю проспишь!

Матвей встал со стула, посмотрел на Лиду красными от недосыпа глазами, молча вышел во двор, прицепил к "журавлю" жестяное ведро, бросил в колодец, кряхтя, вытащил его и вылил воду себе на макушку. Сразу стало легко дышать, юноша почувствовал прохладный утренний ветерок, услышал задорную трель соловья, заунывное дребезжание лягушек. Наскоро перекусив, молодые люди закрыли избу, Матвей быстро начитал "от зверей лесных, да глаз худых, да людей лихих", как обычно ощутил на краю сознания присутствие наставника, хмыкнул. Впереди – главное испытание полугодия, а его на отскакивающем от зубов заговоре страхуют.

Тропинка вела в школу через лес, они шли, обрывая по пути дикую малину, и болтали о чем угодно, только не о предстоящей работе. Минут через двадцать показалась кирпичная башенка школы, украшенная схематичным изображением четырехлистного клевера. Впрочем, чтобы увидеть его, надо было владеть основами истинного зрения. Деревенские жители видели на месте школы только бурелом – отводить посторонним глаза преподаватели умели.

В классе висела тишина, какая бывает только раз в полгода – на семестровой работе. Никто не зубрил формул – согласно правилам школы, учебники все оставили дома – но бездеятельное ожидание было ещё хуже. Когда в дверь, сверкая лысиной, вошёл директор, по классу пронесся вздох облегчения. Моллюск тщательно запер дверь и с улыбкой произнёс:

– Хочу вас обрадовать. Так сложилось, что сегодняшняя семестровая работа приходится на ночь третьей полной луны, если считать от дня весеннего равноденствия, поэтому задание будет предельно лёгким. Вы сейчас пойдёте домой, а завтра утром все вернувшиеся в этот класс получат положительные оценки. Разумеется, за эти сутки ни один преподаватель не окажет вам помощи: влипнете в неприятности – придётся вам разбираться с ними самим.

Никто не сорвался с места, никто не помчался по коридору, размахивая руками от избытка эмоций. Невербально ощущая подвох, все ждали, что ещё скажет директор.

– Что же вы ждёте, можете идти!

Староста класса, субтильный брюнет Ярослав первым встал из-за парты, подошел к двери, потянул на себя ручку. Дверь не поддалась.

– Да, забыл сказать, – директор вынул из кармана носовой платок и тщательно протер макушку. – Я заговорил этот кабинет, ни один человек кроме меня не сможет его покинуть.

– Опять Моллюск со своими парадоксами, – прошептала Лида на ухо Матвею. – Он что нас дураками считает?

– Ни один человек не выйдет, а про животных ничего не сказано, – быстро сообразил юноша. – В кого будем перекидываться?

Лида покосилась на открытую форточку, Матвей согласно кивнул и прошептал:

– Небо меня прими, крылья ветром заполони, стану я гласом зари и ясным полднем.

Формулы трансформации не требуют точных слов, важнее здесь внутреннее ощущение. Матвей представил себя птицей, маленькой, юркой малиновкой, за пристрастие к вечернему пению именуемой в народе зарянкой, зажмурил глаза и вспорхнул с места. Лида перекинулась вслед за ним и тут же поднялась вверх, так что Матвею была видна её ярко-рыжая грудь. Две пташки беспрепятственно выскользнули в форточку и с веселым заливистым щебетом полетели к дому.

Перелетные птицы за сутки пролетают сотни километров. Правда, побудительным мотивом им служат инстинкты – ну скажите, какая нормальная птица сломя голову понесётся куда-либо без должных к тому оснований. Матвей и Лида никуда не торопились, они вдоволь напорхались в окрестностях школы, окрыленные своей лёгкостью и певучестью, и вернулись домой только к обеду. Усевшись на плетень в пяти шагах от двери, Матвей прочирикал на языке зверей и птиц – единственном доступном ему в нынешнем обличье:

– Вот мы и дома!

– Это ты дома, а мне ещё через лес до Ивановки бежать, – возразила Лида.

– Оставайся у меня, – предложил Матвей и перекувыркнулся в воздухе, сконцентрировавшись на механизме, возвращающем ему человеческий облик.

Вот только что-то не получилось в отлаженной формуле, которую школьники проходили на самых первых занятиях начального семестра, и в которой Матвей просто не мог ошибиться. Больно ударившись грудью о землю, он взъерошил перья и прощебетал:

– Что за фьють?

Лида попыталась повторить маневр со свойственной женскому полу аккуратностью, но и она не смогла похвастаться результатом. Две малиновки сидели на земле, глядя друг на друга круглыми птичьими глазами, и пытались оправиться от шока.

– И что нам теперь делать? – спросила Лида через некоторое время.

– Не знаю, – ответил Матвей. – Надо бы в справочник заглянуть, да он в избе, а изба от зверей заговорена. Не попасть нам туда, не перекинувшись обратно, а формулу заговора в птичьем облике снять невозможно.

– Я заговор на избу не ставила, – сообщила девушка и на радостях вспорхнула на плетень.

– Летим к тебе!

Сейчас, когда мотив у пернатых был, они летели через лес, не отвлекаясь, и скоро увидели резную избу, в которой жила Лида. Ставни были закрыты, но школьников это не смутило, они впорхнули в печную трубу, заглушка которой была давно и основательно сломана, и покрытые сажей, но довольные, вывалились на пол. Справочник у девушки был не такой как у Матвея – более толстый, в массивной кожаной обложке, и лежал он, разумеется, в самом основании большой стопки книг, так что добраться до него двум маленьким птичкам не представлялось возможным.

– Извини, – прощебетала Лида. – Я совсем забыла, в каком мы положении.

– Ничего, мы решим эту проблему, – Матвей вспорхнул со стола, подлетел к окну и клювом поддел крючок, запирающий ставни.

Окошко со скрипом приоткрылось, и птицы выскользнули на улицу.

– Что дальше? – спросила Лида. – В таком виде мы не сможем выразить ни одну формулу, да и помощи ждать неоткуда – люди нас просто не поймут. Лететь в школу? Сегодня семестровая работа, ни один преподаватель нам не поможет, скажут, мол, выпутывайтесь сами. Что делать, Матвей?

– Давай попробуем найти того, кто нас поймёт, – прощебетал юноша. – Когда мы летели над лесом, я видел белку.

Язык зверей и птиц – универсальный способ общения животных. Будь ты сойка или ягуар, леопард или пингвин, ворон или крот – ты говоришь именно на этом языке. Поэтому когда две малиновки уселись напротив дупла, в котором жила белка, та не только поняла их, но и прониклась сочувствием – маги из школы регулярно подкармливали зверей, и белка горела желанием воздать добром за добро. Матвей разъяснил суть проблемы, и уже через десять минут пушистая помощница запрыгивала в распахнутое окно резной избы. Победить стопку книг удалось не сразу, но, в конце концов, она с грохотом свалилась на пол, и "расширенный справочник общеупотребительных заговоров, заклинаний и приворотов приокской зоны" стал доступен нашим героям.

Беличьи лапки похожи на человеческие руки, поэтому со страницами проблем не возникло. Под руководством Матвея книга была открыта на оглавлении, и птички запрыгали по странице, выискивая подходящий к случаю раздел. "Ночь третьей луны" оказалась в заключительной части книги и занимала всего одну страничку. Белка послушно открыла нужный раздел, и школьникам, открылся следующий текст.

"Ночь третьей полной луны, исчисляя со дня весеннего равноденствия, а так же весь день, предшествующий сей ночи, непригодное для оборотничества время, ибо не только не позволяет перекинуться обратно привычным путём, но и удерживает обратившегося в звериной форме на целый год – до следующей такой ночи. Принять человечий вид можно, используя формулу, – далее шли символы, понятные для человека, но совершенно не воспроизводимые птицами. – Сия формула действенна только в ночь третьей луны, упустившем же время надобно прожить год в зверином облике, дабы попытать счастье позднее. Ежели вы не можете применить формулу по незнанию, либо по иной причине, не отчаивайтесь, выпейте водки и вам полегчает".

– Ну и что нам теперь делать? – прощебетала Лида. – Что? Я не вижу этой формулы, она закрыта от птиц.

– Здесь же сказано, выпить водки, – тяжело вздохнул Матвей.

– Я не собираюсь сдаваться! – девушка вспорхнула под потолок и яростно захлопала крыльями. – Должен же быть кто-то, кто нам поможет! Я не хочу целый год есть червяков, спать под открытым небом и пьянствовать, чтобы забыть, кем была! Да и что принципиально за этот год случится?

– Может быть, случится, а, может, и нет, – прочирикал Матвей. Внутренне он уже сдался, смирился с неизбежным и сейчас хотел только покоя.

– Я в школу, ты как хочешь! – Лида вылетела в окно, сразу же затерявшись на фоне леса.

Матвей с грустью взглянул на белку и молча выпорхнул на улицу. Он летел домой.

Изба Еремея стояла на краю деревни, оттуда доносился едкий запах жженого сахара и браги. Матвей впорхнул внутрь и уселся на змеевик, откуда по капле вытекала зловонная жидкость. Переборов себя, юноша поймал на лету каплю, вторую, третью. Мир взорвался всеми цветами радуги, хотелось петь, танцевать... Матвей радостно закружил по комнате, ударился о потолок, свалился на пол. От огорчения он выпил ещё несколько капель, потом ещё несколько. Как летел домой, Матвей не помнил, очнулся он у себя под дверью уже утром. В воздухе висело ощущение какой-то неправильности. Машинально сняв висящий на двери наговор, Матвей вошёл в дом, и только внутри понял, что он уже не малиновка, а самый обычный человек, с двумя руками, двумя ногами и одной, тяжелой как колокол, головой. Наскоро умывшись, он пошёл в школу.

В классе собралось на удивление мало учеников, немногим более половины от списка. Лиды не было. Матвей не отводил взгляда от двери, надеясь, что она вот-вот появится, но вместо девушки в класс вошёл Моллюск. Директор широко улыбался, а в руках его была прозрачная банка с огуречным рассолом.

– Хочу поздравить всех, присутствующих, вы сдали семестровую работу на "отлично", – сказал он и пустил по рядам банку.

Ученики жадно пили рассол, и Матвей понял, что не он один решил проблему третьей луны таким радикальным способом. Моллюск же тем временем хищно прищурился:

– Надеюсь, мы увидим ваших отсутствующих одноклассников через год, для вас же я хочу сказать главное правило оборотничества, которое столь уклончиво и неоднозначно описано в разных справочниках. Именно алкоголь сделал человека человеком. Каждый раз, потеряв себя, напейтесь до поросячьего визга – и вы тут же почувствуете принадлежность к роду людскому. Это работает.

Когда Матвей вернулся домой, у него на плетне сидела маленькая птичка с рыжей грудью. Юноша открыл дверь, и птичка тут же впорхнула внутрь.

– Тяжко тебе, Лида, – понимающе вздохнул Матвей и накрошил на стол хлеба, – застряла ты в этом теле. Не бойся, я буду тебя подкармливать, а ровно через год мы вместе напьёмся до чёртиков, и всё будет в порядке.