Дэн Шорин: Гамельнские истории

Лапы стучат о землю. Множество серых лап.
Над призрачной мостовой льётся шершавый топот.
Слабые звуки флейты манят к себе ребят,
В сером сукне шинелей тонет озябший город.

Тихий мотив играет гаммельнский крысолов,
В бледном вечернем небе власть обретает серость.
Даже поэты пишут рифмы вместо стихов -
Слабые звуки флейты могут и это делать.

Кто ты такой? Ответь мне, фюрер безликих масс,
Голос ушедшего века, вестник чужих страданий.
Нежно берёшь ты флейту, словно в последний раз.
Мелко дрожит рука в такт твоему дыханью.

Снова встают стеною полчища серых тел,
Будто бы в наказанье ты их ведёшь к причалу.
Гамельнский крысолов, что ты сказать хотел?
И отчего с надрывом флейта твоя звучала?

Музыка междометий льётся над мостовой,
В слабых аккордах ветра – зеркало Холокоста.
Бритых людских затылков вижу безликий строй.
Но неужели правда, что позабыть так просто…

Они уходили огромной серой толпой,
Единым безликим смерчем, по президентской программе.
Мотив придорожной пыли клубился над мостовой.
И каждый, по плану сверху, оставил свой город Гаммельн.

Не всякий способен поверить в проект по спасенью крыс
К дветыщиседому году, когда повзрослеют "наши".
Но бремя ушедших империй, как камень, тянуло вниз,
И каждый, не зная брода, успел утонуть на марше.

В финале бессмертных историй обычно скрыта мораль,
И снова колонна к пропасти, плечом к плечу, на расвете.
А город, ослепнув от боли, в себе подавил печаль.
И каждый молился, Господи, только не наши дети!

Змеёй подколодной бежит, извивается трасса.
Оставив в чуланах обоймы несказанных слов,
С закатом уходят из дома поэты запаса.
Им нужно спешить, в мегаполис пришёл крысолов.

Измучанный ритмом эпохи, последний из первых,
Рождённый за МКАДом, пропитанный пылью дорог.
Чуть слышно ступает. А дальше включаются нервы,
И жаждет цензуры скупой поэтический слог.

Он новый мессия, апостол крысиной натуры,
Отъявленный циник, весьма популярный поэт.
Эклектика крыс – апогей современной культуры,
И полчища серых талантов выходят на свет.

Неоновый спектр на широких проспектах искрится,
Фуршет бесподобен. Приятен халявный абсент.
Так долго ждала крысолова ночная столица,
И вот он на сцене стоит, расчехлив инструмент.

Накрыла дорогу пожарищем серая масса.
Играет мелодия, значит настала пора.
Шагают за звуками флейты поэты запаса,
Уходят в бессмертие вечные слуги пера.

Вечное творчество –
Как отраженье бездарности.
Пишем вульгарности.
Сердце – как камень.
А помнишь Гаммельн?

Крысиное общество.
Народы шагали
За нами… за нами!
И шли на рассвет
Ступая след в след.

Плакать не будем!
Попробуйте, уцелейте,
Играя на флейте,
Когда за вами поток
Серых ушей и ног.

Да, это люди…
Верно, речь не о крысах
Но и в заоблачных высях
Человек – серый грызун
Цигун.

Они не знают свой срок,
Они задыхаются смехом
И называют успехом
Кто сколько нагрыз
Люди не лучше крыс.

Пусть этот урок
Гаммельн запомнит.
Бессонница. Полдень.
Вязкая музыка флейты.
Лето. Грязное лето.

Они не умеют плавать в студеном январском море,
Когда за тугими льдами не виден хрусталь воды.
Им больше по нраву заводь, лазейка, дыра в заборе.
Ведь им не сравниться с нами, набравшими в трюм беды.

Прошу, не судите строго, их мысли осиротели,
Обвили дырявой снастью изношенный старый челн.
Когда не зовет дорога, есть риск умереть в постели.
И – да! – в их мечтах о счастье отсутствует скрежет волн.

На берег уходят крысы, и в том их святое право,
Под полными парусами мы в море идём опять.
Ведь нас ожидают выси, ведь нас ожидает слава.
А их... посудите сами. Что может их ожидать?